не мог даже называться городом, его образ был бы неполным без такого вот гноящегося рубца на его уличном теле. Подобные районы – больше чем монументы, памятники и дворцы – раскрывали души отцов-основателей, являли тёмные, тайные стороны достопочтенных предков.
Ей гораздо лучше работалось в этой обстановке. Дворцовые лаборатории, принадлежавшие ей по праву титула, были слишком открытыми для её плана. Ничего из того, что она могла попытаться там провернуть, не осталось бы незамеченным – а учитывая, что у неё были все шансы потерпеть неудачу, женщина не хотела рисковать, опасаясь публичного унижения. Нет, поставленную задачу нужно решать в тишине маленькой затерянной комнатки, среди ей подобных. Конечно, среди борделей она может привлечь парочку любопытных взглядов, но здешние обитатели предпочитали избегать волшебников – из страха окончить свои дни лягушкой или чем похуже.
Что же до вони, грабителей, вымогателей и падших женщин – Мэйв не возражала. Она была уверена – и уверенность её подкреплялась алкоголем – что она сможет вновь влиться в эту среду, несмотря на то, что её чувство улицы притупилось после года жизни во дворце. Ни тени сомнения по поводу знания ею тайных путей и уловок Анкапура не посещало её разум.
Неловко вцепившись в сумку с порошками, бутылочками и инструментами, она не обращала внимания на взгляды жриц любви, возвращающихся домой; на голодные глаза похмельных пьяниц, пытающихся выбраться из грязи, в которую упали; на толпящихся любопытных уличных сирот, с виду невинных, но не являющихся таковыми. Алхимик прокладывала путь через аллеи и переулки, ведущие к давно известному ей винному магазину – тамошний владелец, Корлис, весьма осмотрителен, а посетители немногочисленны. Хозяин также сдавал комнаты, и, если из них не доносилось шума, а сверкающие монеты из задатка лежали на выщербленном прилавке, его совершенно не волновало, что происходит внутри.
Шэнк сидел на краю остывшего очага, болтая маленькими ножками, свисавшими с каменного выступа. Когда входная дверь скрипнула, он как раз держал огромную кружку у лица. Покупатели в такой час были необычным явлением, а потому сразу вызывали интерес. Поверх кромки были видны только его глаза, наблюдавшие за тем, как какая-то женщина, старая и неряшливая, ковыляла через помещение. При ходьбе она размахивала раздутой сумой, с каждым движением тучного тела грозя рассыпать её содержимое. Старуха не выглядела перспективной, поэтому Шэнк поглядывал скорее с любопытством, нежели с ожиданием выгоды.
Но кое-что в итоге завладело всем его вниманием – звон считаемых монет за стойкой владельца. Его миниатюрные ушки дёргались каждый раз, когда раздавался глухой стук откладываемого посетительницей золота. Одна, две, три – ничего в этой забегаловке не стоило таких денег. Сейчас покупали что-то ещё, что-то большее, чем просто кров и стол, и Шэнк хотел знать, что же. Сделав последний глоток, он осторожно, бочком соскользнул в тень от камина.
Вздрогнув, Весельнос проснулся из-за жуткого кошачьего воя. Он вскочил, зашуршав листьями папоротника – где-то рядом бродил зверь, а он умудрился заснуть, сморённый утренней жарой! Ругая себя последними словами из своего обширного запаса цветастых выражений, брауни быстро наклонился, надеясь поймать быстро разматывающуюся спираль верёвки, свёрнутой у его ног. Ловушка захлопнулась, и, судя по воплям, адская кошка попалась в неё!
Он схватил лозу и попытался упереться пятками в землю, в то время как сильное животное вырывалось из петли на противоположном конце. Шатаясь, домовой с трудом удерживал равновесие, теряя опору при каждом новом рывке. Его ступни скользили к краю укрытия, ещё чуть-чуть, и он окажется вытянут на открытое место, и тогда фермер Уэсто обнаружит его – всё из-за этой проклятой шкуры!
Весельнос развернулся, пустив верёвку через плечо, и изо всех сил подался вперёд, затягивая – шажок за маленьким шажком – пойманную добычу к деревцу на границе зарослей. Обливаясь потом и шипя от напряжения, он всё же смог подобрался достаточно близко, чтобы обвить конец верёвки вокруг гибкого ствола. Как можно быстрее завязать узлы – и дело сделано. Это был полный триумф – злобная тварь теперь в его власти!
Вымотанный, но довольный, брауни привалился к саженцу и стал ждать, когда кошка выдохнется – чтобы приступить к следующей части его ох-какого-хитроумного плана.
«Три нобеля», - мысленно отметила Мэйв. Это было слишком много, но сегодня она чувствовала себя щедрой. Почему бы и нет? Это не её деньги. Спасибо Пинчу – все её нужды обеспечивались из казны, а туда поступали от народа. Ей не очень хотелось торговаться с Корлисом, к тому же он всё равно выбьет для себя наилучшую цену. Поэтому, три золотых монеты, обещание ещё двух – и она может быть уверена, что никто не потревожит её желанный покой. Самоуверенно выбросив из головы тот эффект, который произвело её появление, Мэйв промаршировала по хлипкой лестнице в только что снятую комнату.
Когда она достигла верха, небольшая тень отделилась от густой тьмы камина и прокралась вдоль стены залы. Быстро и беззвучно Шэнк проскользнул под прилавком, прямо под носом бдительного хозяина. За такую цену старый Корлис следил за покоем щедрой благодетельницы настолько тщательно, насколько умел, но глаза старика были не чета проворству и скрытности брауни. Словно дротик, он нырнул в черноту лестничного проёма, ловко перепрыгивая через скрипучие ступеньки. Наверху ему не составило большого труда предположить, за какой дверью скрылась его цель – брауни просто выбрал самую просторную из комнат.
Итак, он нашёл дверь, ведущую к Мэйв (по крайней мере, звон стекла и возня с противоположной стороны позволяли это предположить). Фрамуга над ней была приоткрыта – видимо в жалкой попытке впустить немного свежего воздуха. Проворный брауни даже несмотря на выпитое количество вина легко взобрался по шаткому косяку. Его крошечные ручки и ножки находили такие опоры, которые ни один человек не смог бы использовать, и уже через долю секунды он утвердился в зазоре между полотном двери и грубо обработанными балками потолка.
Не подозревая, что за ней наблюдает пара тёмных блестящих глаз, колдунья уже начала приготовления. Она взяла в руки старый свиток, истрёпанный и весь в потёках – смутно припоминая, что в один из вечеров заворачивала в него жареную курицу. Ей оставалось только надеяться, что начертанные слова и инструкции всё ещё можно разобрать. Этот кусок пергамента отличался от тех, которые она привыкла использовать – обычно нужно было только озвучить записанные загогулины. Здесь же чтобы достичь
