– Вы сама любезность, сэ-э-эр! – зевнул один.
– Благодарим, сэ-э-р! – зевнул другой.
Бульдог Джим тоже поднялся на ноги.
– Только не говори, что и ты идешь спать! – воскликнул Брекенбок.
– Не говорю.
– Да что же это такое! – Хозяин балагана гневно сжал кулаки. – И почему меня окружают одни сони и лентяи!
– Не горячитесь, сэр, – ответил старый механик. – Вы же знаете, что после обеда наилучшее время прикорнуть на пару часиков.
– Обеда не было!
– Но время послеобеденное…
– Убирайся с глаз моих!
Дважды повторять Бульдогу Джиму было не нужно. Он торопливо покинул кухонный навес, ковыляя лунатической походкой в свой фургончик следом за Бенджи и Бонти.
Брекенбок хмуро глядел им вслед.
В этом тумане его актеры и вовсе казались не более чем овеществленными снами. Отдалялись, и с каждым шагом у них исчезала какая-то часть тела. В какой-то миг уже можно было решить, что они – или точнее их верхние половины – и вовсе парят над землей. Брекенбок вдруг поймал себя на мысли, что за краем видимого пространства – этой жалкой пары дюжин ярдов, больше ничего нет, и мир полностью исчез. Растворились дома, деревья, люди, брусчатка и собаки. Никого не осталось – лишь туман и…
Хозяин балагана достал из кармана фрака портсигар и открыл его – внутри рядком лежали четыре бордовые папиретки, по кайме каждой было написано: «Осенний табак». Папиретки вдруг будто бы начали извиваться, как гусеницы.
Шут испуганно захлопнул портсигар, после чего предельно осторожно снова его открыл. Внутри лежали самые обычные папиретки.
Выбрав, как ему казалось, самую толстую, он начал искать спички.
При этом Брекенбок сопел и морщился. Хозяин балагана испытывал странное недомогание. Помимо сухости во рту и затекшей шеи, его посетило невероятно тревожное ощущение, которое напоминало навязчивого типа, уверяющего, будто он – твой старый знакомый. Мысли путались.
Спички обнаружились в жилетном кармашке.
– Фьюирк, – прошипела спичка, чиркая головкой по серному боку коробка.
– Сама такая, – ответил ей Брекенбок и подкурил папиретку. Тут же над столом зависло облако красно-желтого дыма.
Что-то коснулось ноги под столом. Брекенбок испуганно глянул вниз: вдруг там живая кошачья шкура… или еще что похуже. Может, там какое-то жуткое существо, состоящее только из щупалец и глаз! Может, там пес-младенец, окровавленный и безносый! А может…
– А может, я сам все еще сплю? – прошептал себе под нос Брекенбок, ничего не увидев, и ущипнул себя за запястье. – Ай! Больно-то как!
Он огляделся. Все – по-прежнему. Туман. Вдали темнеют очертания сцены и стульев. Казалось, кто-то откусил изрядный кусок от фургончика музыкантов.
– Ну и? – спросил себя хозяин балагана. – И как узнать, ущипнул я себя во сне, или наяву? Должно зудеть так сильно? Или мне только кажется, что зудит?
– Могу вас поварешкой огреть, – любезно предложила мадам Бджи.
О, кухарка была по-прежнему на месте… Она пока что не растворилась. Да и вела себя вполне обычно: бродила в своем клетчатом переднике от стола к печи и обратно, не скупясь на ехидные соленые замечания и приперченные высказывания, и при этом не замечая, что мира кругом, может, уже и нет вовсе.
– Спасибо, не стоит, – хмуро ответил шут. – В моем сне вы бы так же сказали, мадам Бджи. – Он выдохнул облако дыма и заговорил сам с собой: – Что вообще происходит? Нужно понять, что творится, упорядочить мысли в голове… Так. Мы – в тупике Гро, Фли. Сейчас осень. Мы ставим пьесу «Замечательная и Невероятная Жертва Убийства». Сегодня был полицейский рейд…
– Вчера был рейд, – уточнила кухарка.
– Вчера был рейд, – повторил Брекенбок. – А Пустое Место сказал: «Я беру расчет, сэр. Слишком долго я был Пустым Местом. Это последняя пьеса…» А я ему что ответил? «Сделай еще кое-что, Пустое Место…» Теперь Пустое Место мертв. Вероятно. А Манера Улыбаться улыбается… Кстати, где Манера Улыбаться?
– Он плохо себя чувствует, – напомнила кухарка. – Заперся у себя в фургоне. Вы ведь уже спрашивали у Заплаты с Пронырой.
– Да, – нахмурился Брекенбок, припоминая. – Мигрень, кошачья лень, тяжелый день… Вчера был рейд. Значит, сегодня придет Мэйхью наниматься в «Балаганчик».
– Мэйхью? – непонимающе уставилась на него кухарка.
– В смысле, Несбит. Тип по имени Тибсен Несбит.
– Он тоже приходил вчера. Вы его куда-то отправили. И сказали, что у него важное задание.
– Вчера приходил, значит. – Шут кивнул и выдохнул очередное облако дыма, похожее на помятый заваливающийся дирижабль. – Еще вчера приходила кукла – носатый деревянный мальчишка.
– Не было такого.
– Значит, позавчера, – исправился хозяин балагана.
– Нет, сэр, – кухарка покачала головой. – Вы не поняли. Вообще не было такого. Вскоре после рейда пришел Манера Улыбаться и притащил куклу. Но не какого-то носатого мальчишку, а рыжую мисс в зеленом платье. Сабрину. Вы что, не помните?
– Да… Сабрина… – Перед мысленным взором Брекенбока встали вихрь рыжих волос, две зеленые пуговицы на месте глаз и… что-то в ней было еще… дерзкое… непослушное…
– Вы дали ей главную роль.
– Главную роль? – потрясенно прошептал Брекенбок. – Я? Я что, был пьян? Или не в своем уме?
– И то, и другое. Как всегда.
– Не как всегда.
– Нет?
Хозяин балагана нахмурился и почесал голову в колпаке.
– Сейчас я трезв и в своем уме. Вот почему все так странно перемешалось. Это совершенно ненормальное для меня состояние… А у меня закончилось вино! Проклятье! Этот ваш отрезвляющий супчик, мадам Бджи… Вот надо было вам вдруг брать и пробовать новый – в смысле, старый новый – рецепт вашей бабки!
– А что я еще могла сварить из глота? – искренне поинтересовалась кухарка, как будто действительно предполагала, что Брекенбок тут же предоставит ей на выбор варианты кулинарных шедевров из помойного глота. – Мясной рулет делать слишком долго, вы бы первый, сэр, начали меня подгонять и жаловаться, мол, что, пока завтрак готовится, все уже отощали, как… как…
– Гремлины – в рыбной лавке, – задумчиво подсказал Брекенбок.
– Вот-вот! – горячо согласилась кухарка. – Я ничего не поняла, но… вот-вот!
– Гремлины едят гвозди, спички, мыло и прочее… – отстраненно пояснил хозяин балагана.
– Какие умнички! – Кухарка хихикнула. – Но отдельно выготавливать для них я бы не стала. Хорошо, что в труппе нет этих ваших гремлинов и… О чем вы думаете, сэр? Зря вы так хмуритесь… морщины углубляются, и от них трескается голова. Вы и так похожи на старое дерево, сэр. Вы ведь не хотите, чтобы ваша голова еще сильнее потрескалась?
Впрочем, сейчас Брекенбок даже не обратил внимания на колкость.
– Сэр, вам плохо? – с тревогой в голосе спросила кухарка.
– Если все спали, – Брекенбок гдядел прямо перед собой, – а эти болваны расставляли стулья, то где же тогда?.. Неужели сбежала? Ну конечно, сбежала! Я бы на ее месте тоже сбежал! Проклятый суп проклятой мадам Бджи!
– Эй-эй! Полегче! – Мадам Бджи с котлом, полным грязной посуды в руках, была готова защищаться, как пятилапая крыса в вольере на крысиных боях. – А то придется вам есть гвозди, спички и мыло, как тем гремлинам вашим.
Брекенбок не успел ответить. Дверь дамского фургончика со скрипом приоткрылась.
– Берта… – позвал хриплый женский голос.
Мадам Бджи обернулась и от неожиданности и изумления перед увиденным выпустила из рук котел. Находившиеся в нем тарелки и ложки издали душераздирающий грохот и звон.
– Кларисса!
На пороге фургончика стояли кукла Сабрина и мадам Шмыга. Кукла под руку придерживала гадалку. Мадам Шмыга едва стояла на ногах и представляла собой просто ужасающее зрелище. Ее лицо было в крови, растекшейся туши и блестело от слез, копна волос торчала во все стороны, в одном месте зияла багровая проплешина.
– Что ты сделала, проклятая кукла?! – закричала мадам Бджи и бросилась к фургончику. Разумеется, она винила куклу. Все всегда в первую очередь винят кукол.
