Прийти к какому-то решению он не успел, и оттого разговор с Таджикистаном получился таким же скомканным. Вероятно, начальнику погранотряда в самостийной республике уже не раз приходилось напрямую связываться с Москвой и Управлением, поэтому на путаные вопросы о братьях, их жёнах (в последний миг у Савватеева язык не повернулся сказать, что жена одна на двоих) и детях отвечал бойко и конкретно, показывая, что он знает все о подчинённых.
— У них пополнение в семье, — наконец, сообщил Савватеев вполне определённо. — Надо бы помочь материально и предоставить краткосрочный отпуск.
— Сделаем! — как-то по-граждански заверил начальник.
И даже выхлопотав отпуск для этих странных братьев, Савватеев все равно не избавился от чувства вины перед этой, явно психически не здоровой, бормочащей о библейском времени и одновременно угрожающей насилием женщиной.
Все встало на свои места лишь по дороге в гостиницу «Космос», когда машина с мигалкой неслась по осевой, увиливая от встречных. Скорость и обострённое ощущение опасности внезапно просеяли мешанину чувств, и на решете задержался единственный камешек — неуместное, тайное и постыдное желание, внезапно возникшее там, на берегу, перед женщиной, зовущей его «делать детей». Самое невероятное, невозможное заключалось в том, что внутренне он готов был сесть к ней в лодку, и эта готовность исключала, вернее, ретушировала все мысли о её болезненном навязчивом бреде, словно он и в самом деле соприкоснулся и поверил, что в библейские времена все возможно и ничего не грешно.
Но осознание этого не принесло успокоения, а напротив, усилило недовольство собой и, как бывало всегда в таких случаях, вызвало злость ко всему окружающему.
Мистер Твистер жил в скромном люксе и, судя по разбросанным повсюду грязным майкам, джинсам и носкам, обитал здесь долго и уединённо, не позволяя убирать в номере. Было ему лет тридцать пять, и если такой довольно молодой бывший гражданин Украины трудился в ФБР, значит, заслуги у него были давние и на службе в США он состоял больше пятнадцати лет — где-нибудь со студенческой скамьи, когда, ещё будучи гражданином СССР, поехал в качестве посланца доброй воли за рубеж и там был завербован. Тут не надо было и к бабке ходить, и в контразведке досье читать — все было написано на его смазливом и волевом лице римского консула.
Савватеев никогда не страдал излишним патриотизмом, но тут его заело, возможно, потому, что перед глазами стоял так и не состоявшийся крёстный отец Мерин, над которым всю его службу в Управлении посмеивались или вовсе презирали за суконное рыло в элитном ряду специалистов по тайным операциям. А он взял и возмутился! Из тех самых патриотических соображений ринулся грудью на амбразуру, и можно представить себе, как и на каком жаргоне протестовал бывший милиционер. И в знак же протеста написал, что не желает больше служить «вам», надел белый генеральский китель с милицейскими погонами, который все время у него висел в шкафу кабинета, достал из сейфа наградной «Макаров» и выстрелил себе в сердце.
Кровь брызнула на рабочий стол, записку, настольную лампу, косвенно на шефа, который теперь искал оправдание, и на этого мистера Твистера, заслуженного чекиста ЦРУ…
ФБРовец тоже был настроен патриотично, выглядел скорбным и озабоченным трагичной судьбой бывшего согражданина, сразу же после знакомства предложил сходить в бар и выпить по рюмке за упокой души. Его информированность по поводу внутренних, засекреченных дел в избе Управления, откуда никогда не выносили сора, не поражала Савватеева, а раздражала, и чтобы скрыть свои чувства, он вёл себя по-американски развязно и даже цинично. В баре он положил ноги на стол — поближе к носу Твистера, водку пил из горла, закусывал жареными орешками, плевал скорлупу на пол, и это их как-то сразу сблизило.
— Чтобы сделать себе пиф-паф, надо иметь веские основания, — пожалел Мерина американский хохол, которого теперь звали Ник. — Как ты думаешь, Олег, что это? Глубокое разочарование?
— Мужество, — сказал Савватеев.
— А может, слабость?
— Слабость системы и мужество личности.
— Ты что имеешь в виду?
— Что имею, то и введу, — выразительно проговорил Савватеев и встал. — Ты готов застрелиться, если надоест служить своему новому отечеству?
— А ты?
— Никогда не отвечай вопросом на вопрос, — жёстко, будто подчинённому, сказал Савватеев. — И не хитри, если не можешь сказать определённо.
— Готов! — с вызовом изрёк ФБРовец. — Ну, а ты?
— Мы пойдём другим путём…
— Кажется, так сказал юный Ленин? — Ник Твистер ещё помнил историю своего прошлого отечества. — Мне нравится твой оптимизм!
— Тем и живы… Собирай вещи, Мыкола, я допью бутылку и буду ждать внизу, у машины.
Едва ФБРовец исчез из бара, Савватеев спустился вниз и позвонил Финалу, который оставался на охотничьей базе с единственным сотовым телефоном, отнятым у начальника местной милиции.
— Варану со своими нужно раствориться в джунглях, — сразу же распорядился Савватеев. — И Тарантулу с ними. Но пусть не лежат, работать по ночной схеме. А тебя придётся засветить.
— Перед кем? — обречённо спросил Финал.
— Со мной пассажир из одной дружественной структуры. Свой в доску парень.
— Понял. Мне что, на дембель готовиться?
— А что так сразу?
— Филин сбежал из кочегарки вместе со старухами, — вдруг доложил опер. — Сегодня перед рассветом. Я был дежурным…
Савватеев даже ругаться не стал.
— Передай Варану, пусть пошлёт поисковую группу, — приказал он. — По всем окрестным деревням.
— Транспорта нет, — замямлил Финал. — Тут одни снегоходы на базе.
— Пускай едут на снегоходах!
— Экспертов куда? Спрятать?
— Пусть на базе сидят, им тоже на дембель.
— Чуть не забыл! — вдруг спохватился Финал. — Сегодня утром на базу пришёл волк.
— Волк? — Савватееву показалось, он ослышался.
— Да, дикий волк, больной, одноглазый. Хотели пристрелить — егерь не дал. Говорит, его хозяин базы приручил. А он сидит в шайбе и щерится…
— В какой шайбе?
— Они так называют трансформаторную будку. Откуда старики сбежали…
— Заприте, пусть там и сидит, — ощущая непонятный озноб между лопаток, велел Савватеев.
— Ещё приходил старик, спрашивал про свою собаку.
— Про какую собаку?
— Овчарка, рыжая сука…
— Это его собака?
— Документы принёс… Её звали Люта.
— Отдайте, если его.
— Овчарку застрелили, когда штурмовали базу. А старик требует.
— Разберитесь сами! — Савватеев быстро уставал от мелких вопросов и бестолковщины. — То волки там у вас, то собаки…
