— Она стала жрицей?
— Нет. — Мелодичный звон подвесок. — Она ушла из храма. Но если и случится чудо и она вернется к нам когда-нибудь сестрой, то жрицами становятся не раньше девяти лун после того, как распустился красный цветок, и еще двенадцати лун после, если чаши наполняются для жизни.
Ничего не понял. С ума сойти, как у этих парий все витиевато! Словно в отместку.
— А куда она ушла?
Жрица сердито свела брови, отвернулась, нервно теребя на груди родонитовую подвеску в виде лепестка.
— Тебе туда дороги нет, благородный фьерр. Не тревожь уснувшее, и не обернется тень бездной. Не спрашивай больше.
Я отступился, чувствуя жуткую горечь на душе.
Таррэ выпрямился и объявил:
— Все, жизнь темного в безопасности, и даже руку ему зачем-то спасли. Теперь его помыть, напоить и на допрос, как очнется. С разрешения лорда, конечно, — с усмешкой покосился он на встрепенувшегося белобрысого. Тот кивнул, и вейриэны, подхватив жреца, испарились. Синтка, охнув, заметалась, и ее отправили следом. Таррэ сказал вслед: — Ее тоже надо допросить. Сам будешь, фьерр Раэн, или нам доверишь?
— Доверю. В моем присутствии и с согласия духов.
— А что нам делать с Советом? Там пока мои воины оборону держат. Лорды в гневе. Чтобы они успокоились, либо мне надо свидетельствовать о твоей непричастности к ночным событиям, либо…
— Я невиновен, Таррэ. Но моя память об этой ночи почти пуста. Духи взяли в оплату за переходы их тропами.
Я сел в подвернувшееся кресло. Не смог скрыть ошеломления. Впервые услышал о какой-то плате. Памятью! За переходы! Почему? Потому что Наэриль — наполовину синт? И полукровка Яррен по той же причине предпочитает мерзнуть в полетах на ласхах и терять время — чтобы не терять память? Мне стало не по себе до жути. Я даже Рогнуса едва не призвал, чтобы выяснить, но вовремя вспомнил о предупреждении Наэриля, что древний замок хитро защищен, и не стал рисковать.
— Это плохо, но не критично, — вздохнул Таррэ. — Ты допустишь свидетельство духов рода в Совете, фьерр Раэн? Тогда я отправлю им сообщение, и они вынуждены будут убраться. Ах да, надо же еще браслеты снять. Яррен, займись. Наэриль, ты готов встретить предков?
— Да, — успел сказать лорд. Браслеты щелкнули, разошлись, как скорлупа, и его тут же скрючило, глаза закатились.
Яррен, подхватив обручи, стремительно отскочил, а Наэриль, хрипя что-то нечленораздельное и стиснув голову ладонями, сполз с кресла на пол — духи со всей свирепостью взялись за потомка. Жуткое зрелище. Таррэ был удовлетворен: потрепали белобрысого до крови, засочившейся изо рта и носа. Тут же исчезавшей, впрочем.
Во время сошествия гневных духов главное для оказавшихся поблизости — не соваться к магу, чтобы на тебя не перекинулись. В такой момент риэн их может не осадить, ему самому бы отбиться и взять всех под полный контроль. Можно сравнить с псарней, полной оголодавших, сорвавшихся с поводка собак, когда хозяин заходит к ним с котлом для кормления — сметут и опрокинут. И покусать могут. А чужих — и вовсе разорвать. Теоретически. Если не защищаться.
Потому мы все бессердечно отпрянули подальше и постарались не отсвечивать ни мыслью, ни чувством, ни движением. Полная неподвижность и невозмутимость. Авось не заметят и обойдется без драки.
Мои мать с отцом обычно зубы духам заговаривают в такие моменты, но Наэриль не пожелал при нас выяснять отношения с предками. Еще пару раз дернувшись, он торжествующе улыбнулся и вытер лицо платком.
— То-то, сволочи! — Вот и все, что он позволил нам услышать из своего бурного общения с духами рода Раэн. — И, пожалуй, мастер Таррэ, я готов поделиться памятью, но только не с Советом, я не всем там могу доверять, не тобой и не Ярреном. — Он гневно взглянул на довольного полукровку. — А с тем, чье слово не вызовет сомнений в честности свидетеля. До сих пор никто не сомневался в чести Дигеро фьерр Этьера, пусть он примет свидетельство моей памяти.
Вот так, мой принц, я и стал обладателем знаний, которые мне были совсем не нужны. Теперь ты должен понять, почему я уже не мог относиться к Наэрилю так, как раньше. Не мог его ненавидеть или презирать. Не прими это за предательство твоих интересов, у тебя с лордом свои счеты. Но я с тех пор спрашиваю, а смог бы я жить вот так, со всеобщим презрением и ненавистью, и не сломаться? Вы с ним похожи в этом, мой принц. Тебе тоже досталось от жизни, но ты не сломался.
Продолжаю. Времени нет совсем, Лэйрин, успеть бы продиктовать, что помню. Надо бы поскорее добраться до записей и перечитать, вдруг что-то важное пропустил.
Едва Наэриль очухался настолько, что вспомнил о роли хозяина замка и предложил нам все-таки позавтракать, как вейриэны сообщили, что и жрец Ильде пришел в сознание. Наэриль и Таррэ немедленно удалились допрашивать, но нас с Ярреном, увы, не пригласили.
Мы остались вдвоем в овальной трапезной, роскошно оформленной малахитом, золотистым ониксом и белым кварцем. Необычных картин, как в гостевой зале, я здесь не заметил, но их с лихвой замещали резные ветви с гроздьями каменных цветов. Сквозняк шевелил занавеси на широких стрельчатых окнах, на стенах колыхались зыбкие тени, и казалось, мы трапезничаем в цветущей роще.
Завтрак подали скромный: перепелиный омлет и запеченного в сметане сома. Яррен так и не притронулся к еде. Лишь попросил чистой воды и опустошил целый кувшин. Мы оба сгорали от любопытства, но приходилось ждать, и я решил выяснить мучивший меня вопрос:
— Почему Наэриль сказал, что заплатил духам памятью? Как такое возможно?
Полукровка, допивавший воду из кубка, поперхнулся и закашлялся так, что покраснел, бедняга, а из глаз брызнули слезы.
— А ты не знаешь, Диго? Тогда задай этот вопрос своему отцу.
— Почему?
— Потому что… если я отвечу правду, то стану смертельным врагом дома Этьер.
Я замолчал. Беспокойство усилилось. И через паузу я не выдержал:
— Ты тоже так расплачиваешься?
— Да.
— И все риэны-полукровки?
— Спрашивай у своего лорда-риэна.
— Почему это тайна?
— Не тайна, но только он решает, что открыть детям своего рода. — Яррен подчеркнуто занялся завтраком: ковырнул пару раз омлет вилкой. И вдруг отшвырнул прибор. Поднял на меня злые глаза. — К дьяволу! Ты мне жизнь спас. Я отвечу тебе в нарушение традиций. И пусть твой отец потом бесится. Врагом больше, врагом меньше… Все риэны платят, Дигеро, все! И ты тоже. Любой истинноживущий маг, ступивший на тропу предков, отдает за это кусок жизни.
Невыносимо заболела голова, словно в темечко кто-то воткнул раскаленный гвоздь.
