Ознакомительная версия.
Странный все-таки у Дикона кузен, если не знать, что дворянин, никогда не скажешь.
– Монсеньор, прошу уделить мне несколько минут.
– Разумеется. – О чем им говорить? Зачем?
– Только, – толстяк замялся, – можно... Можно я вас провожу?
Не хочет говорить в доме? Почему? Дело в слугах? Очень даже может быть. Дик поторопился, взяв к себе прихвостней Люра, мальчишка слишком доверчив и когда-нибудь за это поплатится. Да, Иноходец, докатился ты, советуешь сыну Эгмонта не верить собственным соратникам.
– Я сейчас еду к Придду.
Реджинальд Ларак не переспросил, и Робер счел нужным пояснить:
– Первый маршал Талига... Талигойи должен посетить обоих участников дуэли и доложить Его Величеству, – а также понять, что такое Валентин Придд, но сначала узнаем, что такое Реджинальд Ларак. Ричард назначил его своим наследником, но у парня нет выбора.
– Ричард бывает очень несдержан, – толстый виконт громко вздохнул и покачал головой, – и он весьма болезненно воспринимает шутки.
Значит ли это, что Валентин мило пошутил? Спрут-шутник... Смешно само по себе.
– Я так и не понял причину ссоры.
– Дикон ничего не рассказывал, – зачастил родственничек, неужели решил, что Робер Эпинэ станет расспрашивать за спиной Дикона? Да и не знает этот тюфяк ничего. Эгмонт не делился своими бедами с домашними, Дикон такой же.
– Реджинальд, неужели вы думаете, что я стану выпытывать тайны вашего кузена?
– Нет, – лицо Ларака покрылось даже не девичьим, а бабьим румянцем, странное зрелище, – нет, но... Я хотел поговорить о другом. О совсем другом. Я провожу вас до особняка Приддов.
А потом южанам придется тащить увальня назад, хотя время у них, пожалуй, будет. Разговор с Валентином может затянуться, если, разумеется, Спрут не вздумает изображать умирающего.
– Хорошо, едемте. Обратно вас проводят мои люди.
Реджинальд Ларак рассыпался в благодарностях, ему явно не хотелось разъезжать по городу в одиночку. Храбрецом виконта не назовешь, но он готов рискнуть. Ради чего? Робер украдкой глянул на пыхтевшего рядом толстяка. Тюфяк тюфяком, если б не шпага и родовые цвета, сошел бы за лавочника, в лучшем случае за ликтора, но кто сказал, что лавочники – глупцы, а ликторы – простаки?
Услужливый слуга в черной с золотом ливрее распахнул дверь, и Робер увидел Дювье, держащего под уздцы Дракко. Полумориск приветливо фыркнул, Робер рассеянно погладил золотистую морду и вскочил в седло. Солдаты последовали примеру маршала, откровенно радуясь отъезду. Опять ссорились с северянами? Сколько можно!
– Жильбер! – молодой Сэц-Ариж, которому Карваль скрепя сердце доверил Монсеньора, тоже был хмур. Не отошел после казни?
– Да, Монсеньор.
– Подождем виконта Лара. Он едет с нами, потом вы проводите его назад и вернетесь за мной.
– Так точно, Монсеньор.
Эпинэ надвинул на глаза шляпу, расправил краги перчаток. Слуги распахнули ворота, в глаза ударила свежая позолота. Вепри Окделлов садовыми сонями вцепились в позеленевшие бронзовые лозы. Лэйе Астрапэ, как можно навешать в чужом доме своих гербов?! Хотя жил же Франциск во дворце Раканов, и ничего. Победитель на то и победитель, чтоб получить все... Или сломать шею.
Похожий на капрала конюх вывел гнедого жеребчика, весьма недурного. Реджинальд Ларак некрасиво, но и не безнадежно, залез в седло и уставился на Робера. Иноходец поднял бровь и шевельнул поводьями. Звонко щелкнули створки ворот, и Эпинэ не удержался:
– Как вы себя чувствуете в новом доме, виконт?
Виконт вздохнул и насупился. Что ж, вздох тоже можно считать ответом. Кавалькада порысила через площадь. Звон подков казался гулким, словно ночью, наверное, от пустоты. Жители столицы предпочитают отсиживаться по своим норам и правильно делают. Эпинэ обернулся к Реджинальду:
– Мы одни, я вас слушаю.
– Монсеньор, – лицо Ларака стало отчаянным. – Монсеньор... Я говорю с вами, потому что моя хозяйка... Моя бывшая хозяйка и другие люди... Я служил в казначействе и жил у мещан... обеды мне приносили из трактира...
Очень трогательно, зато теперь наследник Окделлов нигде не служит и живет в особняке Ворона.
– Сударь, – блеющий толстяк на дорогой лошади выглядел тошнотворно, – я вас не понимаю.
Ларак что-то проглотил, видимо, не до конца, так как сглотнул еще раз.
– Сударь, я должен вам сказать... Альдо Ракан принес Талигу и Олларии неописуемые несчастья!
– Что вы имеете в виду? – Робер уставился на собеседника так, словно видел его впервые. Услышать такое от сына благородного Эйвона?! Не от Дика, видевшего Варасту и Эпинэ, а от этого хомяка подвального? Реджинальд истолковал удивленье Робера по-своему.
– Я все равно скажу, – выпалил разбушевавшийся толстяк, – а потом можете отдать меня Айнсмеллеру как предателя. То, что вы делаете, это, это...
Ритором кузен Дика был никудышным, слов ему не хватило, а может, он испугался собственной смелости. Робер вздохнул:
– Сударь, вы можете говорить совершенно свободно. Обещаю, ваши слова дальше меня не пойдут.
– Нет, – выпалил Ларак и окончательно побагровел, – вы должны сказать. Ваш долг – сказать Его Величеству...
Он говорит, но Альдо не слышит. Сюзерен живет в придуманной им Ракане и не желает знать Олларию.
– Реджинальд, – вот так смеешься над кем-нибудь, не принимаешь в расчет, а он порядочней и смелей тебя, – я говорил с Его Величеством, и я буду говорить еще и еще, но вы должны понимать...
А что он должен понимать? Что ошалевший от нежданной удачи принц и свора негодяев переломали тысячам людей жизнь? К лету от Альдо останется не больше, чем от прошлогоднего снега, но повешенные не воскреснут. Даже если Айнсмеллера разорвать на куски.
– Я понимаю, – пробормотал Реджинальд, – то есть понимал... Я был в Надоре, когда пришли королевские войска, я все видел... Они были грубы, бесцеремонны, но все по закону. Один сержант и капрал... Они изнасиловали двух служанок... Их расстреляли... Был такой капитан. Вайспферт, бергер... Он сказал, что Надор – это Талиг, а они не вариты, чтоб мстить женщинам. И расстрелял.
Герцог, почему ваши войска ведут себя как чужие? Скажите королю или пустите меня к нему! Пусть меня посадят в Багерлее, но я все скажу!
– Ну, скажете, – не удержался Робер, – а дальше что?
– Он... – глазки Ларака стали почти большими. – Он знает?
Знает, но не понимает. Не от жестокости, от уверенности в своем праве и в своей будущей силе и славе.
– Сударь! – не отставал кузен Дикона. – Нужно что-то делать. Люди гибнут, вы... Вы понимаете, что скоро начнется голод, а потом бунт? Неужели вы станете вешать голодных?
– Реджинальд. – Почему он это понимает, а Дик – нет? Хотя Ларак старше лет на десять, он и Эгмонта помнит, и то, что было после. – Мы почти приехали. Вы во многом правы, мы еще об этом поговорим, а пока – молчите. Словами вы ничем не поможете, а дело для вас найдется. Обещаю.
Ознакомительная версия.
