— Спаси Заступник! — заорал он, судорожно обводя лицо кругом. — Мертвяк!
— Да какой мертвяк, где? — спросил Дорох, за которого поспешил спрятаться Супесок — уже из-за плеча бывшего революционера тот делал в сторону эфенди жесты, отпугивающие нечистого.
— Кембери! Сгинь! Сгинь, погань!
Действительно, это был Вивид Кембери — теперь Андрей узнал его, хотя внешность господина посла порядком изменилась с их последней встречи.
— Сгинь! Провались! Спаси Заступник нас грешных…
— Чего это «сгинь»? — хмуро осведомился Кембери. — Я не за тем сюда седмицу тащился… Добрый вечер, доктор Андерс. Как добрались?
— Неплохо, спасибо, — ответил Андрей, пожимая протянутую ему руку. — А вы сильно изменились, милорд.
— Еще бы! — воскликнул Супесок. — Он же от контузии скончался после взрыва. Я сам твое тело видел, погань! Ты зеленел уже! Сгинь!
Кембери улыбнулся с облегчением.
— А, так вот вы о чем! Успокойтесь и не переживайте. Меня оглушили фумтом и похоронили заживо, спасибо его величеству. Но, — тут он чуть ли не дословно повторил древний земной афоризм, — слухи о моей гибели оказались преувеличенными.
Супесок, готовый в любой момент отпрыгнуть и убежать неведомо куда, осторожно приблизился к Кембери и потрогал его за руку. Как видно, рука оказалась самой обычной, человеческой — бывший глава охранного отделения моментально обрел утраченное присутствие духа, сел за стол и произнес:
— Что ж, тогда приношу свои извинения, милорд. Согласитесь, не часто увидишь восставших из мертвых.
— Ничего страшного, — улыбнулся Кембери, и по его знаку Дорош сел за стол, а один из бородачей принес стопку глиняных плошек и пузатый чугунок с мясной кашей. Сам же Кембери тем временем полез за пазуху и извлек тщательно запечатанный толстый конверт.
— Доктор Андерс, а это вам.
Вскрывая плотную бежевую бумагу конверта, Андрей заметил, что у него от волнения трясутся пальцы. Внутри лежали документы — новенькие удостоверения личности на имя Андерса Клу и Парфена Тарха, и еще какие-то бумаги — насколько понял Андрей, документы на дом в Загорье и банковские книжки. Последним он вынул тонкий белый листок, исписанный торопливыми строчками на русском, и от волнения едва не выронил его.
— Ее величество и моя госпожа шлет вам поклон, — значительно произнес Кембери. Дорох поставил перед ним миску каши, но тот не удостоил ее вниманием.
— Они жива, — глухо промолвил Андрей. Письмо дрожало в его руке, и строчки расплывались и дробились. «Отец! — прочел он. — Я верю, что это письмо тебя найдет…».
Андрей опустил руку с письмом и некоторое время пытался унять неистово стучащее сердце.
«Мне очень тяжело без тебя. Я всегда теряла близких и теперь нахожу спокойствие лишь в одной мысли — что ты жив и здоров, и у тебя все хорошо. Если ты читаешь мое письмо, то это значит, что ты наконец свободен, и лорд Кембери нашел тебя. Прошу: уезжай в Загорье и оставайся там. Только так я смогу быть уверена в том, что твоя жизнь в безопасности. Документы и деньги в конверте, для господина Супеска тоже, если он с тобой. Поверь, все будет в порядке, и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы мы встретились как можно скорее.
Надеюсь, что до скорого свидания.
С любовью, Несса».
Прочитав письмо дважды, Андрей аккуратно сложил его и опустил в конверт к прочим документам. Супесок смотрел на него с сочувственным пониманием. За столом воцарилась тишина — даже стук ложек стих. Андрей закрыл конверт, разгладил смятый в спешке клапан и повернулся к Кембери.
— Итак, господин посол, что же делать дальше?
Спустя день в вагон поезда «Северные земли — Заюжье» вошли два немолодых джентльмена купеческой наружности. Багажа у них почти не было; проводник проштамповал кусачками их билеты, проверил паспорта на имена Тарха и Клу и сообщил, что на нужную им станцию «Загорье-1» поезд прибудет через четыре дня. Купцы согласно кивнули, от вина, равно как и от травяных сборов отказались, и, пожелав им счастливого пути, проводник забыл о них.
* * *
В прежние времена Авруту Хонка наверняка бы отправили на костер за ересь.
Блистательно пройдя обучение в столичном лекарском корпусе, он совершенно неожиданно заявил, что случаи одержимости, неоднократно описанные в литературе, не являются происками слуг Змеедушца, и припадочных следует вести не в инквизиционные пыточные, а в лекарские корпуса. Если есть болезни тела, то почему не может быть болезней души? Научное сообщество мигом исключило Авруту из своих рядов, и молодой врач закончил бы свои дни на дыбе, если бы не личное вмешательство государя: император Торн признал, что в идеях Авруты есть определенный смысл, дал ему кафедру в академиуме и велел продолжать исследования. К концу войны Аврута уже добился положительных результатов лечения одержимости при помощи магнетизма, и теперь его кафедра душелечения считалась одной из самых перспективных в стране. Узнав, что Эмма пришла по поручению личника государя, Аврута тотчас же отложил все свои дела и сказал, что госпожа Хурвин может полностью им располагать.
Мрачный кабинет профессора навевал на Эмму нешуточную тоску. Высокие стеллажи с книгами, стол, захламленный бумагами, человеческий череп на подставке, исписанный непонятными каракулями — все это напоминало страшную сказку. Впрочем, со дня смерти отца Эмма словно не покидала сцену театра ужасов: работа, порученная ей Артуро, казалась всего лишь отсрочкой приговора к безумию. Выслушав ее вопросы о маниаках, профессор добродушно усмехнулся:
— Мы пока находимся в самом начале большого пути, моя госпожа. Человеческий мозг подсовывает нам невероятные загадки, которые будут разгаданы не при моей жизни. И не при вашей. Впрочем, — он поправил окуляры на носу, став похожим на старую мудрую птицу Роох, — ваш пример не совсем корректен. Вальчик действовал сугубо в рамках инквизиционного протокола и просто очень хорошо выполнял свою работу.
Эмма поежилась.
— А двенадцатилетнюю девочку он раскроил распялкой тоже в рамках протокола?
Профессор грустно усмехнулся.
— Можете мне поверить, дорогая Эмма, что да. Времена сейчас намного мягче.
Эмма поджала губы. Покойный полковник Хурвин и ссыльные заговорщики могли бы опровергнуть эту сентенцию профессора.
— Но маниаки…
— Да, маниаки существуют, — кивнул Аврута, — и, если говорить об Убийце рыжих дев, то его поведение можно объяснить по-разному. Это и страсть, доходящая до крайности, и физическая болезнь, возможно, опухоль мозга. Как жаль, что меня не пускают к нему в тюрьму! Ведь его изучение явило бы подлинный прорыв в науке!
