- Завтра будет атака, - холодно произнес Русберг.
- Ты уверен? - спросил Сиригал.
- Да... завтра будет атака перед...
- Чем?
- Перед сокрушением, они ждут подкрепление. Среди костров не пьют, а это верный признак.
- Сообщите Правителю, - сказал Сиригал одному из сопровождавших, - Пусть готовится к штурму. Ну а нам нужно отдохнуть.
- Его словам нельзя...
- Я его словам верю, как своим, - отрезал Сиригал, - Или вы уже и мне не верите?..
В небольшой комнате из мебели присутствуют только каменные застеленный лежак, стол и полированная глыба. Свет исходит из все тех же синеватых кристаллов в стене, коими освещалось буквально все. Окна, как и всюду, где Русбергу довелось быть, не было. Но все же сия обитель не походила на тюремную камеру, по крайней мере, дверь не запирали, оставив гостя наедине.
Он потрогал идеально отполированную стену, камень оказался теплым, поверхность почти зеркальная, не видно ни трещин, ни зазоров между блоками, словно комната была высечена прямо в скальной породе. И данная мысль имела право на существование, ведь по всем наблюдениям, он находился как раз под землей, точнее предположительно в скале, поэтому взрывы в городе лишь слегка содрогались помещения, не вызывая обвалов. А если они в скале, то скорее всего именно внутри вулкана, у подножия которого и стоит город. Отсюда и чернота обстановки, и теплые стены, и неспособность имперских болидов проникнуть внутрь укрепления из-за неспособности прожечь то, что было рождено пламенем.
Он сел на камень перед столом, на котором стояли большая миска местного супа, кусок лепешки и чаша с каким-то напитком. Экзотический вкус и сильно острые специи пробрали нутро, очищая разум и распыляя аппетит. Все показалось настолько вкусным и знакомым, о котором он тосковал, что миска опустошалась стремительнее того, как в ней разбегались волны от погружающейся ложки. Отпитый из чаши напиток был безалкогольным и тем сильнее желаемым - сок фруктов как нельзя кстати. Еда впитала силы, снимая усталость, о которой он как всегда и не думал. Специи очистили разум, дыхание стало более свободным, послевкусие приятное и свежее.
Нет, все же это был самый лучший стол за всю его память. Все эти трактирные похлебки, походные котлы и подачки Наставников никогда не сравнятся с этой миской истинно мастерски приготовленного супа. И именно с первыми ложками он осознал, что питался подобно дикому зверью и зачастую гнилой падалью. И именно эта миска заставила задуматься о своем будущем, о том, что стоит ценить и за что стоит сражаться. Эта миска показала, как можно жить, не будучи обремененным ненужными вещами и быть поистине счастливым.
Теперь он понимал, почему вокруг все так просто и в то же время лишено ненужного, тленного. Человеку достаточно лишь семейного уюта и хорошей пищи, чтобы быть довольным своей жизнью, а золото хоть и не ржавеет, им не наешься в голодное время. Странно конечно, что все мысли пропали за раздумьем о том, как он питался и как будет после этого питаться. Вообще странно, что он думает о мирском, о доме, уюте, но почему-то сейчас хотелось думать именно об этом, отстранившись ото всего остального. Не вечно же думать о мести, сражениях и расплате. Сейчас приятно думать именно о том, чего ему не доставало всю свою дорогу бытия. Жизнь вольного наемника изначально была лишена всего, а нынешняя до поры вообще была лишена самого понятия смысла жизни. Ведь он был хищным зверем, убивавшим, чтобы выжить, чтобы есть, чтобы убивать.
И эта еда, приготовленная настолько вкусно даже для него, чужака, показала, как могут относиться к тебе. Не все в мире такие же звери, не все алчущие смерти и падкие до золота. И некоторые достойны на существование без боязни всеобщего истребления. Именно поэтому он должен был сюда прийти и встать на защиту этого народа.
***
Силуэты, лишенные очертаний и лиц устремляли свои незримые взгляды, окружив со всех сторон незримой пустоты. Среди толпы лишь эти тени, зачем-то пришедшие и молчаливо смотрящие на него.
"Кто они, откуда? Чего они хотят"?
Он посреди небытия, под ногами лишь бездна мрака. Чувство отсутствия течения времени, безразличие отсутствия плотского мира. Взгляд ловит бесчисленные силуэты, конца и края нет этому морю послесмертия. Безликие взоры смотрели прямо в глаза, пронизывая сущность насквозь, выворачивая ее и изучая. Мгновения растягивались в вечность, силуэты, казалось, пришли переворошить его всего, но вдруг силуэты развернулись и истаяли во мраке. И лишь один оставался стоять на месте, продолжая смотреть.
Попытка окрикнуть утопала в тщетности издания малейшего звука или хотя бы хрипа. Силуэт просто стоял напротив, и казалось, что он стоит рядом, хотя расстояние до него было беспредельно. Внезапно появилось гнетущее чувство, что все вокруг сжимается, стремясь уменьшиться до точки, волной захлестнуло ощущение висения вверх ногами и внезапного продолжительного падения. Ни стен, ни неба, ни дна. Лишь гнетущий пристальный взгляд силуэта перекраивающий сущность по-иному, заново, во что-то новое. Все мысли истаяли в один миг, все стало не важно, утратило смысл. Важен лишь этот взгляд, важно лишь одно слово, простое, но отзывающееся внутри небесным громом. Важно лишь "Я".
Сквозь пелену пробились малые черты лица, взгляд повсюду: рядом, далеко, сверху, снизу. Силуэт схватил за невидимые руки, и жар новой силы ударил штормовой волной, сокрушающий прибрежные скалы, сметая заслоны сознания. От обжигающей силы хочется кричать, но звуки даже не зарождаются в попытке вырваться. Но уже собственные руки еще сильнее вцепились, не желая отпускать, и сила с еще большим жаром нахлынула, и сознание принимало ее, новую, чистую, утраченную, родную.
***
Русберг проснулся в холодном поту, зрачки глаз скрылись под белой пеленой. Все тело покрылось распухшими сосудами, пульсирующими при каждом частом ударе сердца. Он приподнял голову, преодолевая прижимающую к полу боль от тяжести собственного тела.
На плите выбиты символы, понятные, сарийский язык, имя, его имя, но написано иначе, те же буквы, но написаны "Суг Берр", его могила. Руки опустились на холодный камень - склеп содрогнулся, с потолка посыпались куски камня, плита потрескалась. Символы вспыхнули, озарив весь склеп ярким светом, очертания склепа задрожали, сворачиваясь подобно скручиваемой тряпи. Русберг закричал, глаза налились кровью, сосуды разбухли, пальцы проскребли вековечный камень, оставляя борозды. Яркая вспышка, отбросила в сторону, он упал без чувств, все разом прекратилось.
***
Кольцо вращалось столь стремительно, что, казалось, сливалось в единую серебряную сферу, вокруг которой образы метались подобно разворошенным пчелам вокруг улья. С поверхности кольца время от времени срывались кусочки какой-то сетки и вспыхивали, едва отлетали в сторону. Это было именно то, что он пытался заметить, та неуловимая частица чуждого, след от печатей Теней. И вот теперь, когда последние нити сгорали в пламени, он почувствовал, как наконец освободился от оков. Но это не главное.
