И тут на свет явился хозяин щупальца — бесформенная, источающая вонь туша. Может быть, именно ее столь страшный для жертвы вид придал сил погибающему Хонорову? Факт есть факт — тщедушный борец с монстрами снова схватил присосавшуюся к его лицу конечность и с усилием отодрал ее. Вокруг глаз у Хонорова теперь были другие очки — сильно кровоточащие обода. Он последний раз посмотрел на замершего Мельникова, а потом отшвырнул щупальце в сторону и, шатаясь, побежал дальше по Ратной. Щупальце вяло изогнулось вслед за ним и стало видно, что на содрогающейся слизистой поверхности остались четкие кровавые отпечатки ладоней.
Туша мощно вздохнула, стоя на месте. Щупальца ровно колыхались, протягиваясь в ту сторону, куда убежал Евлампий Хокоров.
Затем чудовище медленно двинулось дальше, миновало Василия, обдав его целой смесью омерзительных запахов, и скрылось в одном из дворов в вечном своем преследовании.
Вся битва заняла минут пять от силы. И только кровь на покореженном асфальте напоминала теперь Василию о его кратковременном компаньоне.
— Все правильно, — сказал Мельников вслух, — оно не настроено на меня. Оно не мое.
Откуда-то сзади послышались четкие и уверенные шаги. Оборачиваясь, Васек уже знал, что он увидит. Витек выходил из полутьмы — высокая и нескладная фигура. Вечная улыбка на неживом лице. Его страх, его монстр, его самый верный спутник.
— Слышишь, ты! — закричал Василий, переходя с быстрого шага на бег. — Я знаю, что тебя можно убить! До тебя можно добраться, и я вспомню, черт подери, вспомню, что случилось со мной в детстве! Я вспомню о зеркале!
Но Витек не ответил, зеркала не могут разговаривать. Они лишь могут отражать тех, кто в них смотрится, приукрашивая или уродуя — каждое в меру своей испорченности.
В яркой огненной вспышке город лишился газа. Нет, сам газопровод остался в целости и сохранности, вот только пропан по нему уже не шел, иссякнув не то на входе в город, не то на выходе из земных недр. Но приписали это, естественно, взрыву — людская молва в поселении в последнее время отличалась недюжинной пластичностью.
В один из ярких и солнечных дней конца июля, Антонина Петровна Крутогорова, страдающая лишним весом и сердечным недугом учительница младших классов, поставила эмалированный чайник веселенькой желтой расцветки на одну из закопченных конфорок своей кухонной плиты. Отработанным движением повернула ручку плиты, и газ стал возноситься к идеально белому потолку кухни Антонины Петровны.
Пухлой с расширенными суставами рукой педагогиня достала полупустой коробок спичек с яркой рекламкой и извлекла одну спичку. Затем выверенным и четким движением (Антонина Петровна слыла в школе деспотом и обращалась с вверенными ей школярами, как злобный сержант какой-нибудь пограничной части обращается с рядовыми) она подняла спичку, твердо держа ее между большим и указательным пальцем. Но опустить ее не успела, потому что старый сердечный недуг, давний ее спутник, взялся за хозяйку по-настоящему. Резкая боль, возникшая у сердца, помешала педагогу выдавить хотя бы слова о помощи — выпустив из непослушных рук спичку, Антонина Петровна тяжело упала на пол и спешно покинула этот мир, оставшись только в памяти коллег да в сердцах своего подшефного класса.
Конфорка шипела, как потревоженный джинн, который бесконечно долгое время выбирается из своей бутылки, и вскоре комната с наглухо закрытыми окнами была заполненная резко пахнущей смертью. И окажись сейчас в этом помещении кто-то, кто смог бы дышать этой смесью, он бы увидел, как по комнате гуляет мощное марево, бросающее на белоснежный потолок причудливо извивающиеся тени.
Соседи Крутогоровой слева были в этот день в отъезде, а справа спал мертвым сном алкоголик Сева Иванкин, находящийся в глубоком запое с позавчерашнего дня, так что никто не мог засечь предательский запах газа.
Это продолжалось аккурат до вечера, когда примерно в десять часов в квартиру позвонил Костя Слепцов — родной племянник Антонины Петровны, который принес давно обещанные дидактические материалы. Не добившись ответа, Костя решил, что тетка куда-то вышла (мысль о том, что одинокой пожилой женщине негоже шляться в четверть одиннадцатого вечера, просто не пришла Косте в голову), и открыл дверь своим ключом. Войдя, он споткнулся обо что-то в полутемном коридоре и выпустил из рук дидактические пособия, звучно шлепнувшиеся на гладкий паркет. Возможно, в этот момент он бы и смог учуять предательский запах газа, но его подвела природная хлипкость — Костя страдал насморком, и в тот момент нос его был заложен.
Костина рука автоматически нашарила выключатель из белой пластмассы и нажала на него.
Полсекунды спустя скопившийся в квартире газ сдетонировал с оглушительным громом, который был слышен за много километров. В яркой вспышке квартира, а также весь лестничный пролет были разрушены. От тетки с племянником осталось очень немного, уехавшие соседи остались этим летом на даче, пятеро человек из квартир ниже были погребены под развалинами, которые тут же начали активно полыхать. Языки пламени из разрушенного подъезда вознеслись высоко в небо, создав над местом катастрофы багровое подобие зари, хорошо видимое со всех сторон города и его окрестностей.
Оперативно сработавшие пожарные были на месте уже спустя пятнадцать минут, а потом еще пятнадцать минут медленно продирались сквозь густую толпу, по большей части состоящую из потрясенных жильцов соседних подъездов, в головах которых крутилась одна единственная мысль: «Пронесло, а могло ведь...»
Баки пожарных машин, а также помощь самих жильцов, бегавших с ведрами на недалеко расположенную колонку, помогли остановить разгорающееся пламя. Потом вода кончилась, но кончился и пожар, остановившийся на границе третьего этажа. В этот самый момент где-то на уровне пятого (где и находилась злополучная квартира) раздался громкий вибрирующий рык, в котором смешалось удивление и нарастающая злость. Ошеломленные пожарники увидели, как в окне появился нетвердо стоящий на ногах силуэт в драных трусах и не менее драной майке и стал обильно жестикулировать мосластыми конечностями. В городском травмпункте рассказывал участливым докторам, что его зовут Сева Иванкин и он полчаса назад пробудился от резкого сотрясения и грохота. Позже выяснилось, что в квартире Иванкина осталось целой только одна стена — та самая, под которой спал на раскладушке невменяемый хозяин.
Каким образом он выжил, никто так объяснить и не смог. Сам Сева объяснил это не иначе как божественным вмешательством, в результате чего завязал пить, а через некоторое время покинул город и примкнул к одному из монастырей в Ярославской области. Вы и сейчас сможете найти его там — он трогательно рассказывает паломникам историю своего счастливого исцеления от алкоголизма, приговаривая:
