— А вдруг нет?
Амарель постарался успокоиться. Губы его всё ещё шептали бессвязные молитвы, но ум заработал. Если подавить бунты быстро и жестоко, не оставляя никого в живых, участь этих несчастных устрашит остальных афирцев. Они покорятся воле хана Эрекея и его брата. Будут выплачивать дань и помалкивать, и Эсферете, даже если она вернётся, будет некого возглавить. А стоит принцессе услышать, что сопротивление жестоко подавлено, она и думать забудет о том, чтобы стать причиной ещё многих смертей.
Амарель расхохотался, как безумный, и вскочил на ноги. Да! Он нашёл выход. И завтра… север запылает!
Но подумать легче, чем сделать. Ведь убивать придётся и невинных… Тут Амарель вспомнил, каким злым был голос Сверна, когда речь зашла о севере — ведь именно там могила драконьего племени. Сверн сможет жечь там, где у Амареля не поднимется рука.
А потом Амарель вернётся в Бей-Ял, построит ещё два храма и вычеркнет из памяти всё, что произошло в Афирилэнд.
IV
Сидя у костра, Эсфи слушала Изелу. Та говорила, как они с братом искали дэйя в свой отряд. Бывало так, что человек не мог присоединиться к ним, потому что ему пришлось бы бросить семью. Встречались те, кто просто боялся.
— А иногда мы натыкались на людей, которые говорили: «Это не моё дело. Вы хотите воевать за справедливость — вот и воюйте, а я и без этого проживу».
Эсфи понимающе закивала, когда Изела добавила:
— И я однажды сказала: «Разве это жизнь, когда ты видишь несправедливость, но не можешь выйти против неё?»
Изела и её брат обладали тем даром, который Эсфи совсем недавно заподозрила у несчастного горбуна — хозяина постоялого двора. Изул и Изела угадывали чужой дар, и ощущения при этом у них были такие же, как у самой Эсфи в Гафарса, при появлении лармов.
— Нам повезло с Гербеном, — заметил Изул. Он сидел справа от Эсфи, а Изела — слева. — Один раз в нашем отряде появился предатель. Он хотел выдать нас бей-ялинцам, и если бы не Гербен…
— …То мы бы ничего не заподозрили, — подхватила Изела. — Тот негодяй назвал ложное имя, мы насторожились, начали следить за ним…
— …И поймали, когда он уже собрался нас выдавать, — закончил Изул.
Потрескиванье веток в костре перестало казаться Эсфи уютным. Она нерешительно спросила:
— А потом… что вы с ним сделали?
Они помолчали — может, переглядывались, — а потом ответили в один голос:
— Убили, как он того и заслуживал!
— Да, — пробормотала Эсфи, задумавшись, — вы правы...
Изела взяла её руку в свои, удивительно крепкие и сильные.
— Королева, вам столько всего предстоит! Возможно, и предателей казнить придётся. Впереди много борьбы! И мы с Изулом…
— …Готовы умереть за вас, если понадобится, — просто закончил Изул.
Эсфи выдернула руку.
— Не надо за меня… умирать. Я хочу, чтобы вы все остались живы. Очень хочу.
Наступила неловкая тишина.
— Может, мы с Изелой сыграем вам на виоле?
— Я послушаю, — теперь Эсфи оживилась.
Изул и Изела отошли, вытащили свои виолы и смычки, заиграли, и все разговоры стихли — музыка и вправду казалась достойной королевского дворца. Эсфи мысленно пообещала, что возьмёт обоих в придворные музыканты. Они оденутся в синий бархат и, наверное, будут выглядеть замечательно…
— Как ты? — Это была Мэриэн, и она коснулась плеча Эсфи.
— Я… неплохо, — та принюхалась. — От тебя пахнет твоей зубочисткой. Я думала, она закончилась.
— Ну да, только что, — Мэриэн вдруг усмехнулась. — Надо было запастись двумя-тремя зубочистками. В наших краях то дерево… не растёт. А запах приятный, конечно.
Обе помолчали, слушая музыку.
— Знаешь, о чём я думала? — Эсфи пересилила себя, чтобы сказать это вслух: — А вдруг… Кальфандра есть… и она спасла Амареля?
— Не может быть, — резко возразила Мэриэн.
— Но если б Амарель оказался жив, ты бы порадовалась? — Эсфи придвинулась ближе к Мэриэн, пытаясь уловить её настроение. С тех пор, как они спустились с гор на равнину, Эсфи ни разу не спрашивала подругу об Амареле. Словно у обеих отрезало воспоминания. Но теперь Эсфи мысленно услышала слова Мэриэн, сказанные во сне: «Не другом я его хотела назвать…»
— Порадовалась бы… а потом пожалела.
Эсфи вздрогнула — так печально прозвучал голос Мэриэн.
— Я… не понимаю.
— А что тут понимать-то. Если б Амарель остался в живых, он бы попытался сделать из тебя свою ученицу. А если не получится — убил бы, — Мэриэн вздохнула ещё печальнее. — Если бы я не убила его раньше.
Эсфи отодвинулась от неё и закуталась в свою накидку — несмотря на весь жар костра, стало холодно.
— Неправда! Мы бы пришли в Гафарса… вместе… и он бы изменился. Мы с тобой помогли бы ему. И я бы снова назвала вас женихом и невестой! Ты покраснела, я это видела, а у него глаза светились, как будто из них шли лучи! Скажи, ты же его полю…
— Замолчи, — коротко хлестнула Мэриэн словом, как плетью, и Эсфи умолкла на полуслове. А затем и музыка оборвалась.
Эсфи надвинула капюшон по самые брови и закрыла лицо руками. Хорошо бы так сидеть и не шевелиться, и не идти никуда. Зачем только она заговорила об Амареле… Сверху посыпались холодные белые хлопья.
— Снег! — раздались голоса, кто-то заторопился, послышалось ржание лошадей, но Эсфи всё сидела.
— Встань, а то снегом засыплет! — тронула её за плечо Мэриэн, но Эсфи со злостью сбросила её руку.
— Отстань от меня.
Она надеялась выговориться, услышать правду, а может быть, поплакать вместе с Мэриэн. Но Мэриэн оттолкнула её.
Послышались чьи-то быстрые шаги, и Эсфи с готовностью открыла объятия Тарджинье. Вот кто выслушает… всегда… Но Тарджинья не стала обниматься, а вместо этого коснулась своей тёплой ладонью лба Эсфи.
— Эге, да у нас тут жар! Дэйя! — крикнула она куда-то мимо. — Есть в вашем отряде лекари?
Эсфи лежала на соломенном тюфяке, укрывшись шерстяным одеялом, в доме краснолицей тётушки Анет, и пыталась собраться с мыслями, но они всё разбредались, словно лесные муравьи на тропках. Эсфи ловила обрывки разговоров и тут же их забывала. А потом худой и остроносый мужчина со светлыми волосами склонялся над Эсфи и щупал ей лоб. Поил неизвестным, но всегда горячим и невкусным зельем.
— …Тарджинья, что сказал лекарь? — Кажется, это была Мэриэн.
— Эсфи скоро выздоровеет. Зелье остановило болезнь и не даёт ей двигаться дальше. Тётушка Анет, приготовьте что-нибудь для нашей Эсфи.
— Как скажете, леди.
Эсфи ела всё, что ей давали, и снова проваливалась в сон. Проснувшись оттого, что кто-то с шумом бросал дрова в очаг, она услышала новый разговор:
— …Анет сказала, сюда прискачут сборщики дани.
— И что нам с ними делать?
— Посмотрим.
Эсфи действительно становилось лучше. Она вспоминала, как брела по снегу, белому, как свежая простыня, а Тарджинья просунула ей руку под локоть. На Мэриэн Эсфи всё ещё обижалась, и та была вынуждена идти поодаль. Снег приятно похрустывал под ногами, и Эсфи пыталась спорить, что она вовсе не больная. И она хотела бы поиграть в снежки с Тарджиньей или слепить снежного человека. На все уговоры Тарджинья отвечала мягко, но неизменно:
— Вот Релес тебя вылечит, и мы обязательно поиграем, если только будет время. У нас очень мало времени, ты же помнишь?
А теперь его стало ещё меньше, потому что Эсфи заболела, и весь отряд из тридцати человек, включавший саму Эсфи, её подруг, дэйя, людей ди Гунья и слуг, остановился в деревне под названием Вери. Крестьяне наверняка роптали, но потребовать, чтобы незваные гости выметались прочь, не могли. Те были вооружены, как-никак! Пару раз до Эсфи доносились звуки виолы, смех и песни — наверное, дэйя выступали перед всей деревней, чтобы хоть развлечь бедолаг-крестьян.
Эсфи вздохнула и хотела заснуть, но вдруг тревога пронзила её: скоро явятся сборщики дани! Как бы чего плохого не случилось… Может, им лучше тот пропуск показать… металлическую пластину…
