Вернувшись домой, напоследок занимаюсь наведением настоящего порядка хотя бы в наших апартаментах. Эта ночь — Ночь Мясного Человечка. Кейн утверждает, что наиболее вероятные ее жертвы — пришельцы из других миров, так что я не на шутку нервничаю. На самом деле нервничают все, напряжение так и висит в воздухе, но впервые за весь этот последний день я не слышала разговоров о том, что же ждет несчастных в те несчастные ночные шесть часов. И вправду, разговоры уже ничего не изменят. Осталось только каждому решить для себя принимать снотворное или нет.
Мужчины возвращаются уже довольно поздно и первым делом ставят замок снаружи спальни Редженса.
— Вы будете ночевать здесь, — уведомляет нас мой шинард.
Нас втроем с Лексом и Ристикой (она из этого мира, но ее до кучи) запихивают в один спальный модуль и приковывают к изголовью наручниками, чтобы мы, видимо, точно не сбежали даже во сне, какие бы песни нам не пели. Ничего не понимающую Пулю оставляют сторожить возле модуля. А Редженс с Кейном запирают нас снаружи, и остаются дежурить за дверью.
Приняв таблетки, мы устраиваемся поудобней, практически в обнимку. Одежду мы оставили повседневную, не в пижаме же если что умирать, а Лекс надел штаны с кучей карманов, в которые напихал всяких мелочей на все случаи жизни. В руке он сжимает свой самый мощный фонарик.
— Подумать только, завтра мы можем не проснуться, — испуганно говорит Ристика.
Глава 24
Но мы просыпаемся. В кромешной темноте, я понимаю, что лежу на чем-то твердом. Двигаю рукой свободно, но наручники все еще на ней, просто ни к чему не прицеплены. Чудеса какие-то! В плохом смысле. Почти сразу Лекс включает фонарь.
— Что ж, мы проснулись, — выдает он.
Мы молча осматриваемся вокруг. В комнате мы с ним одни, правда комната больше похожа на пещеру, с неровными стенами и полом, заваленным обломками, но мы явно все еще в Муравейнике. Но, похоже, в необлагороженной его части, возможно, на одном из подземных уровней.
Потихоньку, не шумя, мы выходим из помещения и идем по проходам, которые напоминают своим взаимным расположением коридоры апартаментов Редженса, только без дверей, нишей и искусственных перегородок. То и дело мы натыкаемся на следы жизнедеятельности различных организмов или на сами организмы, находящиеся по большей части в глубоком сне, а значит, сейчас уже день. А вот сваленных кое-как различных предметов из других миров, привычных для подземных уровней почти нет.
Следуем в направлении, в котором должен быть ближайший выход на платформу, если мы правильно сориентировались. И действительно, скоро выходим на платформу, где неожиданно светлее, чем мы рассчитывали. Иными словами, мы находимся отнюдь не на подземном уровне, а на надземном, причем довольно высоко. Перил или ограждений нет, так что, когда подходим к краю и заглядываем вниз в темноту бездны, захватывает дух. Недалеко от нас находится мостик на ту сторону провала между платформами, но выглядит он не привычным для нас образом, а больше похож на округлую в вертикальном сечении ветку дерева, вросшую в противоположную платформу.
— Как думаешь, мы попали в прошлое или будущее Муравейника? — интересуется моим мнением Лекс.
— Скорее уж в прошлое, если так, — предполагаю я, как заправский путешественник во времени, — мусора маловато.
— Хорошо, с этим определились, — соглашается Лекс. — Тогда возникает другой насущный вопрос — если в Ночь Мясного человечка все пропавшие попадают в прошлое, почему они возвращаются к утру в освежеванном и склеенном в скульптуру виде, выставленную в городском парку?
— Логично было бы сходить в городской парк и посмотреть, что там сейчас, — предлагаю я.
— Логично было бы держаться от этого места как можно дальше, — возражает друг.
— Ах, ну да.
— Но одним глазочком все же стоит глянуть, — Лекс демонстрирует, что с логикой мы оба не дружим. Что поделать, если б все поступали разумно и рационально, то на планете давно б наступило перенаселение, а это, с глобальной точки зрения, само по себе нерационально.
Сложнее всего передвигаться по этим мостам-сучьям или сучьим мостам, как выражается Лекс. Они хоть и выглядят надежно, тем не менее, идти по ним, балансируя над провалом неизвестно какой, но очевидно смертельной глубины, то еще удовольствие. Но мы справляемся с этим, довольно споро продвигаясь к центру Муравейника. Автобусы в данном времени не ходят, но пешком нам, должно быть идти всего около часа. Самое интересное, что некие механизмы все же присутствуют — неспешно ползущие вдоль края платформы агрегаты нам встречаются дважды, но их функцию нам установить не удается. На нас они никак не реагируют, только начинают объезжать, если встать у них на пути.
По моим расчетам, нам остается преодолеть еще один блок, когда мы натыкаемся на неспящий живой организм, причем размерами он превосходит нас раза в полтора. По виду это гигантский волосатый муравей с огромными мандибулами, похожими на редкие, но смертоносные гребни, по краям рта, в котором он держит еще одно насекомое поменьше. Похоже, его он есть не собирается, потому что, завидев нас, опускает его на пол вполне живым и здоровым, а вот у нас выдается возможность определить, насколько быстро этот муравей двигается.
Быстро!
Мы стремглав несемся обратно по платформе, когда на нас из бокового прохода выскакивает девушка. Она очень миниатюрная, так что мне поначалу привиделось, что это ребенок, но ребенок этот вытаскивает из ножен меч и встает как вкопанный посреди дороги. Нам тоже приходится остановиться, поскольку оставить все как есть мы не можем.
— Это плохая идея! — пытается урезонить девушку Лекс.
На ней свободная черная футболка, красные легинсы и сандалии, а длинные светлые волосы заплетены в две косы. Вид вполне себе современный нам. Меч длинной почти что с нее она держит двумя руками.
— Хорошая!
Набежавший на нее муравей, получает нехило. Он пытается ухватить ее мандибулами, бьется четырьмя передними лапками как боксер, постоянно передвигаясь на задней паре, но девушка успевает отражать или уворачиваться от всех ударов. Удар, еще удар, и тут голова несчастного насекомого отлетает в сторону.
— Вот это мастерство! — восхищается Лекс. — Девушка, а мы с вами, кажется, знакомы!
— Не может быть, — шипит на него девушка, тщательно вытирая свой меч тряпочкой.
— Помните, вы нас в клетку посадили? А мне в лицо еще паука такого красного лохматого запулили?
— Он сам запрыгнул, — поправляет девушка, — и это мне ни о чем не говорит. У меня клетка многоразовая.
А, точно! Теперь и я вспоминаю. Это когда нас искатели поймали и пытались допрашивать по поводу золотого сердца. Только тогда эта миниатюрная девушка была на высоченных каблуках, в мини-платье и с собственным амбалом под рукой. Без всего перечисленного она смотрится совершенно иначе, наверное, на то и расчет. Только у Лекса феноменальная память на лица красивых девушек.
— А как вас все-таки зовут?
— Акулина Акакиевна, — скорчив недовольную рожицу, представляется девушка.
— Это как же сокращенно-то будет? Акула? Или нет, Акака?
— Нет!
— А как? — не унимается Лекс.
— Маша!
Вот примерно так мы и знакомимся с еще одним пришельцем из нашего мира.
Втроем вместе с Машей мы выходим к центральной чаше Муравейника, где в наше время будет располагаться городской парк. Сейчас же большую часть площади ее днища занимает своеобразный лес. Сначала мы предполагаем, что это и в правду деревья, только без листвы. И возможно именно по их образу та самая секта, с которой я познакомилась, считающая, что Муравейник разумное существо, соорудила ту скульптуру дерева, что стоит у них в логове. Однако позже мы сходимся на том, что это выросты самого Муравейника, пытающегося заделать огромную впадину. По крайней мере, в наше время считается, что эта центральная чаша была некогда образована взрывом, то ли уничтожившим предыдущую нашей цивилизацию, то ли просто произошедшем в результате упадка этой цивилизации. В любом случае это не естественное образование, так что понятно, что Муравейник стремится от него избавиться.
