ли? И если все действительно началось со слова, то каким оно было? Каким угодно, но уж точно не «бог». И скорее всего не «человек».
Карн вспомнил историю Тота и подумал, что с Эррой было как-то проще (если, конечно, бог войны рассказал о себе правду). Этот парень появился на свет во втором тысячелетия до нашей эры в Вавилоне. Никогда не скрывался под другими именами, ни под кого не косил, считая сие недостойным своей божественной сущности. А то, что его порой принимали за других богов (неизменно – воинственных и кровавых), это уже совсем другой вопрос.
Что касается Рокеронтиса, то он пришел в Дуат в X веке, молодой и, как водится, горячий. Сначала был у мохоков богом мщения, потом – ночных кошмаров. В свое время обозначился у греков под именем Фобетора, правда, не совсем понятно, каким образом, потому что Овидий писал о Фобеторе в первых годах нашей эры. Рокеронтис на этот счет «прогнал» Карну какую-то дичь об абберации пространственно-временного континуума и решил, что этого объяснения будет достаточно. Разумеется, сам он подобные термины в речи не употреблял, в его изложении все было гораздо нагляднее и через слово для пущей образности проскальзывало бляканье и ептанье.
В итоге, Песочный человек мигрировал в Западную Европу, где в XIX веке принял свой нынешний облик. Он был много моложе Тота и Эрры, но отнюдь не слабее. Эрра объяснял это адаптивностью, способностью легко приспосабливаться к меняющимся условиям новой эпохи. Тот говорил, что всему виной – актуальность корневого образа в рамках современных фантасмагорических реалий. Рокеронтис лишь улыбался и многозначительно кивал, полагая, что он просто крут от природы. Карну он нравился, ведь было очевидно, что за бесчисленными понтами и поистине изощренным самолюбованием кроется душа добрая и откровенная.
Но что было действительно интересно, так это знакомство Эрры и Рокеронтиса. Карн долго удивлялся, как они сдружились, ведь натурально – огонь и вода. Однако ж, противоположности порой действительно притягиваются. Эту историю они поведали ему сами однажды вечером, за ужином.
– То была жаркая ночь на исходе июня 1520 года, – воспоминания заставили бога войны непроизвольно улыбнуться. – Жаркая – во всех смыслах. Кровавая. Кортес отступал из Теночтитлана, ацтеки дрались как львы, их не могли остановить ни ружейные залпы, бьющие в упор смертоносной картечью, ни артиллерийские орудия, обращавшие в кровавое месиво целые отряды. Официально Кортес пришел в земли ацтеков грабить и убивать, но на самом деле все было сложнее.
– Теотиукан, один из древнейших городов Земли, – вступил в разговор Тот. Его взгляд был прозрачным и сквозь него Карн будто бы видел все своими глазами – средневековую Мезоамерику и первых конкистадоров, которые в своей непомерной гордыне считали, что имеют право владеть этой благословенной землей лишь потому, что у них есть ружья. – На тот момент мы не могли попасть туда из Лимба, но именно там, согласно моим сведениям, был спрятан последний осколок Пламени, что выкрал Персей. Ситуация осложнялась тем, что Тескатлипока и его братья всегда были не особенно дружелюбны к нам, вероятно поэтому Иные Боги их не тронули.
– Ублюдкам нравились их древние ритуалы, – мрачно заметил Рокеронтис. – Особенно массовые жертвоприношения! Тот говорит, что это отголосок тех времен, когда по земле бродили лишь Один, Локи, да еще пара Древнейших.
– Но сейчас не об этом, – кашлянул бог мудрости, смерив Рокеронтиса взглядом, в котором, как обычно, смешивались в равных пропорциях презрение и укор. – Нам нужны были воины, люди, которые рискнули бы пересечь океан и пройти по землям воинственных аборигенов, чтобы достичь Теночтитлана, о тайнах которого не знали даже кровавые боги ацтеков. И оказалось, что наши планы совпадают с планами Карла V, короля Испании, жаждавшего власти и золота. Тогда Эрра занял тело лейтенанта Альварадо, что был смертельно ранен еще во время «умиротворения Кубы» и направился к индейцам под крылом Кортеса.
– Это была славная война, – мечтательно и вместе с тем кровожадно проговорил Эрра. – Ацтеки умели сражаться, умели не отступать. Их кровавые боги давали им поистине дьявольские силы, но до той июньской ночи никто из испанцев не представлял себе их истиной мощи. Тлатоани, то есть вождь-жрец, по имени Куитлауака командовал тогда объединенными силами индейцев и принес в жертву сотню своих лучших воинов. Взамен Уицилопочтли, бог войны ацтеков, даровал им ярость леопардов и неистовство разъяренных росомах, так что в той кровавой бане испанцы потеряли всю свою артиллерию и все золото, что успели награбить за почти полгода экспедиции. Что до людских жертв – Кортес скрыл истинные цифры, но всего за два часа погибло почти полторы тысячи конкистадоров. Я прикрывал его отход, командуя арьергардом, а потом сошелся с Уицилопочтли. Он напоминал меня в те далекие дни, когда я бился за Хаммурапи. Он был чудовищно силен, насколько силен, что вошел в тела сразу четырех воинов. Первого я довольно быстро зарубил своей дамасской саблей, второму в жестокой рукопашной размозжил голову камнем, но сам чуть не погиб под ударами макуауитль третьего, меня спасла лишь заговоренная Тотом кираса. Этого здоровенного борова я застрелил из пушки, почти в упор, разметав останки воина на сотни метров вокруг. И тут…
– И тут вступаю! – оскалился Рокеронтис. Ему воспоминания о тех давних событиях доставляли не меньшее удовольствие. – Четвертого воина-воплощение Уицилопочтли я вспорол от бедра до шеи, когда он уже намеревался погрузить копье с обсидиановым наконечником в живот Эрры. Так что в определенном смысле наш «великий и могучий» обязан мне жизнью.
– Едва ли, – фыркнул Эрра. – Я его отлично видел и собирался им заняться.
– Не знаю, чем ты собирался заняться, – Рокеронтис состроил мину и закатил глаза, – полагаю, чем-то вроде прилюдной мастурбации, потому что успел я буквально в последний момент. Однако это не помешало тебе наброситься на меня.
– А тебе это не помешало без лишних слов вступить со мной в схватку, – парировал бог войны. – Вокруг творился ад, я видел твое божественное происхождение и рассудил, что ты очередное воплощение Уицилопочтли или кто-то из его братьев. От меня ускользнула истинная причина гибели четвертого воина.
– В общем, мы схлестнулись, – улыбка Рокеронтиса стала шире. – Никогда не забуду ту схватку, ибо никогда я не бился совершеннее, чем в ту ночь! Представь себе, Карн, я вообще-то был там мимоходом.
