— Ириалана, доченька — запомни. Гейбор никогда не был твоим женихом… Да ты и не говорила с ним ни разу!.. Нас ничего не может связывать с тем, кто навлек на себя немилость Владыки!
Услышав эти слова, Ириалана слегка побледнела, но уже в следующий миг опустила голову и послушно прошептала:
— Я поняла, отец…
Отец же на эту покорность ответил улыбкой:
— Я никогда не сомневался в твоем здравомыслии, Ири…
Девушка вновь подняла опущенный долу взгляд — она все еще была бледна — похоже, известие о Гейборе взволновало ее не на шутку:
— Отец, нам ведь ничего не грозит?.. А если кто-то скажет, что мы… Что я… — пытаясь придумать, как высказать свои опасения, не потревожив при этом запретного отныне имени, Ириалана замолчала, а Дейлок встал из кресла и подошел к ней. Ласково потрепал ее по плечу:
— Все хорошо, Ири — Остен защитил нас от княжеской немилости своим сватовством… Но ты, рыбка моя, так и не сказала, что о нем думаешь?..
Ири вздохнула, чуть прикрыв глаза — разлившая было по ее лицу бледность была неслучайна — о том, что может ждать красивых девушек из попавших в опалу семейств, в Милесте шептали всякое… Например то, что девицам, которых заставляли принести обет полного служения Малике и навсегда запирали в храмах, на самом деле еще везло, ведь тех юниц, которые исчезали в княжеской допросной, не видел уже никто и никогда… Даже тел не находили…
А потом мысли Ири метнулись совсем в другую сторону, и она, коснувшись руки отца, произнесла:
— Олдер… Он неплох, но грубоват, и если его плечо действительно перестаешь замечать, то обветренная кожа на лице никуда не девается. Остен черен, точно смерд, работающий в поле…
Дейлок на эти обвинения тихо хмыкнул и, поцеловав дочь в затылок, сказал:
— Деточка моя. Остен — воин, а на войне не берегутся от солнца и ветра, и не миндальничают с врагами. Если бы твой жених вел себя иначе, то не стал бы даже сотником… Впрочем, для двора ты вполне можешь его обтесать…
Ири нахмурилась, и вновь посмотрела в зеркало, пытаясь поймать взгляд стоящего за ее спиной отца. Дейлок же, встретившись с ней глазами, ответил дочке лукавой улыбкой:
— Остен не интересуется двором, и, на мой взгляд, совершенно зря. Но ты можешь придать его мыслям верное направление…
Ири, размышляя, вновь нахмурилась:
— Я не понимаю, отец…
А Дейлок, внезапно посерьезнев, спокойно сказал:
— Очень просто, Ири. Власть женщины — в спальне. Вкладывай в уши своего будущего супруга необходимое тогда, когда он, насытившись ласками, обнимает тебя, и Олдер, даже если и будет поначалу упрямиться, со временем во всем согласится с тобой… Этой премудрости и другим женским хитростям тебя должна была научить мать, а не я, но, к сожалению, ее уже нет с нами восемь лет… Так что я приставлю к тебе Гердолу…
Ири, услышав имя старой служанки матери, немедля сморщила очаровательный носик.
— Она же страшная, папа… Сморщенная вся и неповоротливая!..
Но Дейлок на очередной каприз дочери лишь отрицательно качнул головой.
— Ее старость и безобразие лишь еще больше оттенят твою красоту, Ири. Кроме того, Гердола научит тебя всему, что надо, и заварит необходимые травы, когда страсть между тобой и мужем начнет иссякать, ведь супружеские ласки приедаются очень быстро… Кроме того, Эхиту и Норину я тоже оставляю тебе…
Вместо ответа Ири вздохнула — она не любила видеть подле себя старость, неизменно напоминающую, во что рано или поздно обращается любая красота, но перечить отцу, который, несомненно, знал, о чем говорит, так и не решилась. Дейлок же, вновь поцеловал ее в затылок и сказал:
— Не хмурься, Ириалана — через час нас навестит торговец тканями. Выберешь себе отрезы на новые платья…
Девушка согласна кивнула, и Дейлок вышел из ее комнаты — впереди его ждало еще множество дел…
Свадьба осталась в памяти Олдера как душное, скучное и до невозможности затянутое действо. Причем, касалось это не столько венчания в храме Малики (неизменный уже века ритуал не был для Остена ни слишком долгим, ни чрезмерно утомительным), сколько последующего за ним пира. По правилам, в день венчания Олдер увидел свою нареченную лишь подле входа в святилище Малики — уже изнемогающая под весом венчального убора и усыпанных драгоценными камнями одежд Ириалана оперлась о его руку, и Остен, ведя невесту к алтарю, успел лишь шепнуть ей несколько ободряющих слов.
Ириалана ответила Олдеру уже хорошо знакомой улыбкой и вроде бы даже хотела что-то сказать в ответ, но появившаяся у алтаря жрица сразу же положила конец любым излияниям, начав стародавний обряд…
Душный полумрак, рассекаемый косыми солнечными лучами, бьющими из узких, украшенных цветными витражами окон; яркие блики на бронзе храмовых изваяний и золотой вышивке гостей и родственников новобрачных; тяжелый запах благовоний, которыми, казалось, пропитались сами стены старого святилища Милостивой… Хорошо поставленный, распевный речитатив жрицы, лишь изредка прерываемый клятвами жениха и невесты…
Венчание прошло без единой заминки — ни разу не дрогнул голос жрицы, не потухли, суля дурное, свечи. Стоящие перед алтарем молодые, давая клятвы, ни разу даже на мгновение не замешкались с ответом… Тем не менее, уже под конец обряда Олдер, склонившись к невесте с положенным обычаем поцелуем, заметил, что дыхание Ири стало прерывистым и неровным, а на ее лбу выступила испарина. Ириалана была близка к обмороку, и винить в этом следовало не только свойственное невестам волнение и летнюю духоту, но и тщеславие ее отца. Дейлок, решив еще раз показать всему Милесту богатство Миртенов, превратил свадебный наряд дочери в настоящий доспех из золотого шитья и камней…
— Осталось совсем чуть-чуть… — вновь шепнул Олдер Ириалане, и та ответила ему легким кивком головы и улыбкой, вот только улыбка эта казалась совсем вымученной… По окончании же обряда Ири и вовсе вцепилась в руку своего мужа с отчаянием утопающего. Олдер взглянул на белые, унизанные кольцами пальцы Ири, сжавшие рукав его темно-вишневой куртки, перевел взгляд на лицо девушки… И, подняв ее на руки, решительно направился к выходу из храма. Ири вздрогнула от неожиданности, но уже в следующую минуту прижалась к груди мужа, а вот среди присутствующих на венчании гостей немедля разнесся шепоток, который с каждым мгновением становился все громче.
В Амэне обычай переносить молодую жену через порог храма на руках сохранился лишь в дальних провинциях да землях, еще недавно принадлежащих Лакону, Крейгу или Триполему, так что поступок Олдера, хоть он и не был прямым нарушением традиций, все равно сочли дерзким… Но Остен со своею бесценной ношей шел сквозь людскую толпу уверенной, четкой поступью воина, и не обращал внимания ни на удивленные возгласы, ни на возмущенный шепот…
