Харон прислушивался к их разговору и теперь вмешался со своим жутковатым смешком:
— Да, Фауст, я согласился, но только на том условии, что ваше заклинание сперва доставит нас в устье Темзы. Паром для перевозки душ мертвецов отнюдь не способен преодолевать на одних веслах время и пространство.
Фауст повернулся к черту:
— Кстати, о заклинании для перенесения в пространстве. Мое изрядно ослабело. Не подзарядите ли его, уделив частичку силы своего заклинания? Или еще того лучше — не сотворите ли мне совсем нового заклинания, чтобы оно могло доставить меня и Харона куда следует?
— Пожалуйста, мне не жалко, — сказал Аззи, вынимая из дорожного мешка упаковку с составом для заклинания и незаметно срывая с нее этикетку, прилепленную Отделом заклинательных стандартов и гласившую: «Внимание! Товар с дефектом, к употреблению не годен!».
Вручая упаковку Фаусту, Аззи ласково сказал: «Желаю удачи!» — и был таков.
Летя прочь, он не мог нарадоваться своей ловкости. Теперь о Фаусте можно не беспокоиться. Этот тип сам себя выведет из игры — разумеется, не без маленькой помощи статного беса, мага и чудотворца, хитрого рыжего черта с лицом, вытянутым как у лиса.
Пока Харон готовил паром к путешествию по совсем новому маршруту, Фауст обратился к Елене Прекрасной:
— Скажи-ка, милая, что ты имела в виду, когда фыркала при бесе?
Елена стояла возле поручня — такая неописуемо красивая, такая пронзительно недоступная — и наблюдала, как рыба-времяглотка заглатывает четные секунды. Темная вода колебалась и крутилась омутами, и повсюду на ее поверхности неясными тенями отражались картины деяний людей и богов. Не оборачиваясь, сверхкрасавица сказала:
— Своим фырканьем я желала выразить всю полноту презрения, которое я испытываю к тебе и к твоему ретроградному взгляду на положение женщины в обществе.
— Я — ретроград? Фаусту негоже расшаркиваться перед юбками!
— Подумаешь, Фауст! Мне-то какая с этого радость! Может, в каких-то вопросах у тебя действительно семь пядей во лбу, но ты с невообразимой тупостью полагаешь, что женщины — что-то вроде добычи сильнейшего самца, бессловесные трофеи, из-за которых происходят драки и войны.
— Диковато слышать подобные умные речи из уст Елены Прекрасной! — покачал головой ученый. — Ты говоришь прямо как «синий чулок», а не как красивая пустышка, которой тебя привыкли воображать мужчины. Исторические предания умалчивали о твоих взглядах на мужчин.
— Потому что писались мужчинами и о мужчинах! — воскликнула Елена. — Победители излагали свою версию событий. Тут уж ничего не поделаешь. Сила и солому ломит! В итоге женщина стала такой, какой вы хотели ее видеть. Ведь вы подбирали актрису не по таланту, а чтоб была похожа на описание героини в придуманной пьесе.
— Тебе-то что жаловаться? — хмыкнул Фауст. — И собой сказочно хороша, и знаменита дальше некуда!
— От такой сказочной славы впору взвыть! Назначили меня на роль вечной дурочки-инженю. Друзья ржут надо мной и в глаза, и за глаза. И знаешь почему? Потому что вокруг постоянно отираются типы вроде тебя, которые воображают себя крутыми мужиками — только из-за того, что подминают под себя мою личность, делают из меня рабыню.
— У меня и мысли не было порабощать вас, чаровница моя! — самым галантным тоном отвечал Фауст. — Вы шутите! Это я ваш покорный раб и готов исполнить любой ваш каприз!
— Ой, засохни! Вот возьми и докажи, какой ты паинька, — отошли меня обратно в Страну теней, откуда меня умыкнул этот чертяка.
— Ну, об этом не может быть речи, — отозвался Фауст. — Знаете, я изо всех сил стараюсь быть вежливым. Постарайтесь и вы не лезть в бутылку.
— Перебьешься! — отрезала Елена. — Я женщина независимая. Пусть мужик лапает меня, как хочет, но никогда ни перед одним не стану ходить на задних лапках!
— Хм-м, — пробурчал Фауст, — мудрый мужчина счел бы достаточной удачей делать с твоим телом, что он захочет, и не стал бы претендовать на большее.
— А тебе и к телу доступа не будет! — отчеканила Елена. — Лучше убей меня, скорее сдохну, чем тебя к себе подпущу!
«Будет дальше меня изводить — и впрямь убью», — угрюмо подумал Фауст, скрипнув зубами от злости. Самое комичное — Елена не вызывала в нем особого желания. Ему страстно хотелось быть ее повелителем, командовать ею, подавлять. Но лечь с ней в постель? Пока она молчала, Фауст не мог ею налюбоваться. Однако стоило ей открыть рот — ну ведьма ведьмой! К такой не очень-то тянет. Фауста удивляло, что ни один древний автор не оставил едких замечаний по поводу Елениной манеры разговаривать.
— Послушай, — примирительно сказал Фауст, — будь умной девочкой. Не так-то много ролей мы играем в этом мире. Я играю роль хозяина — хотя, смею тебя заверить, ты не та служанка, которую мне хотелось бы иметь. Сказать по совести, мне не очень уютно с дамами голубых кровей. По мне лучше какая-нибудь пастушка-простушка. Но сознание, что я могу владеть тобой, тешит самолюбие и очень вдохновляет, даже если я лично не испытываю особой радости от подобной перспективы. Короче, я играю свою роль самца-повелителя, которому выпала большая удача, — независимо от того, что у меня в душе. А ты — то ли судьбой, то ли богиней Необходимости, то ли его величество случаем, то ли еще чем — выбрана на роль самой желанной женщины в мире. Ты, Елена, живое воплощение соблазна. Тебе дана роль, и очень недурная. Нет числа женщинам, готовым обменяться судьбой с тобой! И поверь, твоя роль далеко не худшая. Так постарайся же ей хоть немного соответствовать.
Елена задумалась на минуту.
— Ладно, Фауст, язык у тебя подвешен что надо и ты не вешаешь лапшу на уши, а говоришь, что думаешь. Я тебе тоже правду-матку скажу. С чего ты вообразил, что ты мне пара? Елена Прекрасная — легендарный характер. А ты кто такой? Что-то не слыхала про тебя!
— Потому что я стану легендарным характером через многие-многие столетия после твоей смерти. В вашем античном мире юноши мечтали стать Одиссеями или Ахиллами. В нашу эпоху идеалом для юношества стал доктор Фауст.
— И в чем же, говоря в двух словах, этот идеал состоит? — спросила Елена.
— Трудно словами передать сущность типического характера. Скажем так: стержнем характера Фауста, Фауста как идеи, является вечная неудовлетворенность, неутолимое стремление к чему-то большему. Этим он не исчерпывается, но вкратце все именно так.
— Выходит, Фауст — что-то вроде современного Прометея?
— Мысль не глупая, — с одобрительным смешком сказал Фауст, — хотя есть тут нюанс. Прометей плохо кончил — его приковали к скале, и стервятник прилетал клевать его печень. А Фауст, наоборот, расковался, вырвался из своего времени и пространства и свободно путешествует во все концы Вселенной. Разумеется, не без некоторой помощи со стороны друзей. И в этом ключевая разница между героем эпохи прошлой и героем эпохи новой.
