Все правильно. Все живы.
У меня на животе сонно щурится Ероха, внешне безразличный к непутевой хозяйке, но довольный ее пробуждением. Он знал, что я уже здесь и все более прихожу в себя. Он сквозь щели век наблюдал: уже шевельнулась, теперь попробовала погладить — значит, его присутствие больше не требуется. Нахал увернулся и бесшумно исчез за порогом, в подступающем тумане.
Я подняла голову, осмотрелась. Мужчины сидят спиной ко мне, у низкого стола, придвинутого к закатному окну. По сгорбленным плечам видно, как дорого им дался сегодняшний день.
А хлеб, резко укололо воспоминание, по обычаю арага, может быть и поминальным.
Что удумали, что натворили? Я вполне живая, и даже, насколько это возможно, в своем небольшом уме… Тогда кто? Резко села, сбрасывая покрывало, кашлянула деликатно.
Оба подскочили и обернулись с одинаково текучей грацией и не обещающим добра прищуром. До чего они похожи иногда! Молча придвинулись, наводя на нехорошие мысли острым блеском глаз.
— Э-эй, вы что? — получилось очень робко и тонко.
От их взглядов мне захотелось заползти в уголок и укрыться с головой чем-нибудь плотным. Риан бесцеремонно дернул за руку, вытащил на середину комнаты и принялся рассматривать со всех сторон, простукивая легкие. Най с тем же упорством изучал смятое покрывало.
— Эта живая, — с издевкой сообщил первый, на глазах молодея лицом, — а где тогда труп?
— Тут точно нет, — в тон ему ответил Най, бросая на кровать покрывало. Спелись, голубчики.
— Вы кого-то убили? — охрипла теперь уже я.
— Мы — нет, — совсем радостно сообщил мой эльф. — А вот ты и разбилась, и утопилась. Успешно, заметь. При двух безутешных свидетелях. Ни одного признака жизни, а к тому еще кости будто вывернутые, страшно нести было. Слушай, у тебя вообще хоть иногда получается делать глупости менее зрелищно? Я так долго не выдержу.
— Сами хороши, — вскинулась, выдергивая руку. Ну почему опять выхожу виноватой именно я? А вот оправдываюсь же, значит, есть за что. — Прыгают невесть откуда, ничего не слушая, а мне, выходит, стой и смотри, как они о камни бьются. Да чтоб я отправила на подобную казнь еще кого! Ну что вы смотрите так…
— Ника, снизу, из озера, в Радужный войти нельзя, — проникновенно объяснил Риан,
— За мою жизнь и все прежние, что хранит память, этого не случалось. Были попытки страховать посвящаемых — но сверху, от горной долины. Обычно неудачные.
Теперь я в полной растерянности. Най, по всему судя, не сделал ничего как надо, разбился, но он жив и признан Радужным. Ты вообще… Ты где была?
Я вздрогнула, молча подошла к столу и нащупала стул. Села, придвинула ополовиненный ржаной каравай и нахально ободрала с него хрустящую корочку. Этот мрачный араг еще и хлеб умеет печь. Даже завидно.
Где я была? Кажется, можно объяснить, хоть скользкие воспоминания и выворачиваются из-под пальцев рыбьими хвостами. Но вот с чем я встретилась там?..
Ведь встретилась, и память хранит самые малые подробности, но отдавать не желает.
— Риан, все слишком сложно. Вот я — если разобраться, это то, что в сознании, мои мысли, устремления, память, опыт, интуиция, привязанности, дар, ощущения. А ты воспринимаешь только малую часть. Очень несущественную — лицо, рост, голос, манеру держаться. А потом, когда узнаешь ближе, кое-что из моего внутреннего, настоящего, существа. Ты — больше других, но все же только часть.
— Издалека заходишь, — усмехнулся болотный житель, двигая второй стул. — Садись, Най, это будет не быстро.
— И я вижу малую часть мира. Во снах я ощущаю его ближе, словно мы становимся ненадолго едины. Но у мира тоже есть свое сознание, то, что недостижимо снави, за вторым порогом. И есть посредник. Нет, не то. Порог точно есть, и за ним…
Люди туда не попадают, хотя он видит и знает нас. Даже во снах я ощущаю лишь малую часть того, внутреннего, мира.
— В моем народе есть легенда о душе мира, — тихо кивнул Риан. — Она живая и непознаваемая. Говорят, она прекрасна и способна к перерождению.
— Да, — я улыбнулась, нащупывая в прошлом мире аналогию, память чуть поднапряглась и выпустила часть образов. — В прежнем мире, где я жила, была легенда о Фениксе. Можно применительно к нашему случаю описать его как душу света, часто являющуюся людям в образе огненной птицы. Он бессмертен. Если Феникс гибнет от старости, болезни или козней зла, он возрождается из пепла, более могучий и обновленный.
— Похоже. Ладно, пусть будет Феникс… Да. На моем языке название длинновато.
Давай дальше.
— Дальше… Он умирает. Темно. Больно. Релат в агонии, люди затапливают своим отчаянием дно мира. Окаянные язвами разъедают его сущность и не дают даже сгореть, чтобы возродиться, — я тихо накрыла голову сплетенными в замок руками.
— Мало времени.
— Ты была там?
— На пороге. Память очень трудно приходит. Это так нечеловечески далеко.
Риан тяжело вздохнул, кивнул, двинул в мою сторону кружку с водой. Жадно выхлебав ее, я чуть успокоилась. Руки еще дрожали отголоском боли, но это пройдет. Время нашего отдыха кончилось.
Най сидел рядом, сочувственно глядя на меня. Ждал. Он уже понял, что наши дороги расходятся, и был готов ехать сейчас же. Милый мой железный человек.
— Наири, все как планировали. Ты поедешь на север степью. Больше пары дней дома, в своем роду, не оставайся, только откопай, наконец, тот колодец. А лучше источник. Пусть проводят тебя, отдашь в предгорьях обоих коней. Дальше — на Тучегон. Я уверена, болота можно наполнить. Облака туда всегда приходили с севера, северо-запада и востока, теперь их что-то заставляет проливаться дождем раньше, в пути. Надо выяснить, что. Только не торопись и не вычерпывай себя досуха. Второй раз никто не вытащит, а мне одной будет совсем плохо.
— Я стану терпелив.
— К зиме подтягивайся, если все начнет получаться, в Амит. Только не спрашивай, почему. Откуда я знаю? Вот чую, что там или встретимся, или дело тебе найдется.
А я пойду через Агрис, правым берегом Мутной, к столице. Не хочу Дарс видеть снова, лучше уж диким лесом.
— Береги себя тоже.
Иногда он меня удивляет. Вот и теперь — сказал так, словно ничего важнее для него нет. Приятно.
Риан со вздохом порылся в бездонном сундуке и достал для арага меч, отдал молча, не глядя. Мы доели хлеб, улеглись подремать до рассвета. Най сидел без сна и выглаживал пальцами лезвие, примерял по руке, подгонял на спину ножны. Шептал что-то, будто разумному новому другу.
Расстались без долгого прощания, до рассвета. Араг заседлал коней, с благодарностью принял припасы, подготовленные Рианом, ставшим враз до смешного суетливым. А потом всадник резко развернулся и стал удаляться. Я тоже вскинула на плечи привычный короб, опять набитый под крышку. Вот и разошлись. Спиной я долго еще ощущала взгляд Риана. Словно он в чем виноват и не знает, стоит ли рассказать о своем преступлении.
