Расстались без долгого прощания, до рассвета. Араг заседлал коней, с благодарностью принял припасы, подготовленные Рианом, ставшим враз до смешного суетливым. А потом всадник резко развернулся и стал удаляться. Я тоже вскинула на плечи привычный короб, опять набитый под крышку. Вот и разошлись. Спиной я долго еще ощущала взгляд Риана. Словно он в чем виноват и не знает, стоит ли рассказать о своем преступлении.
Проводить меня по сметанно-густому туману, враз пропитавшему волглым ознобом ткань одежды, пошел один Ероха. Сделав несколько шагов, фыркнул, потряс мокрыми лапами и длинными, комично-высокими прыжками умчался в сухую избу вылизываться и досыпать.
И снова вокруг на трое суток — топи, гнилые бочаги, тощие чахоточные стволики ольхи, ломкий хвощ, строенные листья побеждающей лихорадку трифоли на воде, рогульник, уже подрумянивший плавучую зелень в ожидании прихода осени, отцветающая таволга на кочках, сладко пахнущая медом. Я спешила, загоняя себя, и двигалась быстрее, чем вдвоем с арагом — по дороге к Риану. Куда спешила? Ладно, на месте будет ясно.
Переночевав в Агрисе, разжилась свежими сплетнями и отдохнула душой. Староста ушел на большую рыбалку с Клещем, уже не отцепляющимся от деда. Митэ проревела целый день, узнав, что брат уехал до зари и ее просто не разбудили попрощаться.
Избу охотнику решили строить в зиму, из толкового леса. Пока же Карис с мужем жили у Римаха. У танцовщицы обнаружился очень приятный голос, на время уборки ее пристроили к детям, приглядывать, учить петь и танцевать.
Главной сельской сплетней была я сама, и к этому надо было бы отнестись более внимательно. Следствие потери бдительности обнаружилось утром.
Собираясь по привычке уже до зари тихонько покинуть гостеприимный кров трех медведей, я обнаружила у порога целую очередь местных (и не очень) болезных жителей. Чахоточных, помятых медведем, покусанных волками и собаками, со слепыми бельмами, отболевших болотной лихорадкой, страдающих артритами. Чуть в стороне сидел Дари и довольно скалил свои безупречно белые зубы. Единственный здоровый в поле зрения. Странно, если не он это безобразие организовал. Попробуй уйди сегодня, снавь!
Не стоило пробовать. К вечеру я казалась единственной больной в пышущем здоровьем селе. А от переправы бодро скрипели несколько телег с пополнением рядов дармовой клиентуры.
Вечером, когда с полей подтянулись усталые жнецы, под безоблачным небом щедрые селяне накрыли столы и отметили удачную уборку хлеба, мой визит и — повторно — две медвежьи свадьбы. Я лечила всех без разбора еще день, и опять вечерами пела Карис, с визгом перекликались по перелеску молодухи, не слишком резво убегавшие от парней, старый травник сухими легкими руками перебирал содержимое моего короба, откладывая с неизменной благодарностью травы в сельский запас, где их заново ревниво перебирала вездесущая Митэ. А над нами с бархатного неба позднего августа, расшитого алмазными стразами, падали звезды. И я монотонно загадывала желание — пусть так же замечательно станет везде. Вот есть же в мире по имени Релат место, где илла могут жить свободно. Пока — одно, но пусть потом так будет везде…
Когда праздник уже стихал, а столы опустели, меня отозвал в сторонку встревоженный Мирах и шепотом сообщил, что охотники видели ниже по течению отряд храмовой стражи и двух окаянных в сопровождении нескольких рабов, тайно переправившихся на наш безлюдный берег. Стража вернулась и разобрала плоты.
Окаянные ушли, по всему судя, вниз по течению, к слиянию Мутной и Карнисы, где на скальной возвышенности растет древний Седой бор. При них пара коней, но идти будут с малой скоростью, рабы пешие и места неудобные. Куда они направляются не мог понять никто, лесистый берег пуст и безлюден.
На том и кончился мой сельский отдых. Вездесущий, хлеще Митэ, Дари из рода Годэй уже стоял рядом, держа на плече короб. Мне попытались всучить еще одного коня, с трудом удалось отказаться. Первый день идти удобнее и быстрее, спрямляя путь через вязкие тяжелые болота, то есть — пешком. Ведь трогать дар близ окаянных без нужды и всерьез нельзя.
Закинув на привычные уже плечи лямки короба, я споро зашагала холмами, держась недалекого берега. Взошла луна, серебря росистую траву, наполняя туман перламутровым волшебством. Августовские ночи коротки, а такие замечательные и вовсе пролетают незаметно. Особенно когда идешь, чутко примечая восход от самого его рождения.
Местные болота меня совсем не впечатлили после топей вокруг домика хранителя памяти. К полудню они высохли до состояния уютного мохового ковра, не слишком подходящего конному и замечательно удобного для пешего. Была бы умная — взяла б коня и провожатого из Агриса, вздохнул рассудок. Отсюда-то еще идти и идти, и куда быстрее конному…
Окаянные опережали меня более чем на сутки, это беспокоило. Впрочем, снавь я или нет? Полчаса поисков, деликатных уговоров — и царственный лось, полтора моих роста в холке, с огромными сросшимися лопатами рогов, снисходительно подогнул передние ноги и принял всадницу, удовлетворенно прикончив в качестве аванса крепко посоленный ржаной ломоть.
Двигался он плавно, вроде даже чуть лениво и на удивление быстро. Еще до заката болота остались далеко позади, холмы подросли, кое-где проявились скальные лбы.
Сосны наступали, вытесняя влажный низинный лес. Ночной ход великана был тише, но мы уже и не торопились. А на утренней заре расстались, вполне довольные друг другом. Правда, он выклянчил всю соль и хлеб до крошки. Надо как-то пожестче с попрошайками, даже обладающими таким огромным, трех с лишним аршин в холке, обаянием. Я пожелала ему побед в осенних турнирах. Он презрительно взревел вполсилы, намекая, что ему достойных соперников нет.
Окаянные теперь чуялись отчетливо, в каких-то пяти верстах впереди. Что они ищут?
Пошепталась с туманом. Помимо двух обугленных в группе обнаружилось трое рабов, все с богатым даром. Шли они медленно, одна девушка была совершенно без сил. В десяти верстах, на грани чутья, еще не доступного опознанию этими тварями, шевелились смутные образы еще одной группы людей. Сколько, с чем пришли в лес — не сказать отсюда.
Я прибавила шаг. В послеполуденный жаркий час, возле поляны, на которой устроились беспечные незнакомцы, я догнала окаянных. Оказавшись у них в тылу, сразу горько пожалела о своей глупости. Отсюда почти невозможно защитить четырех охотников, устроивших привал и явно ставших дичью. Мне было бы куда проще, встань я между двух отрядов. Но как пройти тридцать саженей, учитывая выход из-за их спин, да еще по низкой стелющейся траве, и все перечисленное — на глазах этих тварей?
