Россыпь жемчужин в бездонной черноте волос, словно звёзды на небе, но не те, что ярко мерцают в полуночи, а те, что мягко греют своим светом сердце, замершее в ожидании рассвета. Пепельно-голубой шёлк платья окутывает стройную фигуру, как дым, и кажется, что стоит подуть, и его невесомые клочья улетят прочь, обнажая...
— Ты никогда не говорил, что женат, — оторопело укорил меня Борг, глядя на женщину, королевой переступившую порог комнаты.
Королевой, у которой мог быть и был всего лишь один подданный. Я.
Не говорил? Да я и сам не знал. Вернее, знал, но не верил. И сейчас не верю. Не могу.
— Договорим как-нибудь потом, хорошо?
Вопрос растворился в воздухе, так и не дождавшись ответа с моей стороны. Рыжий вспомнил навыки полевого агента и скрылся с глаз так стремительно, что я не заметил его исчезновения, но сразу почувствовал: мы остались наедине. Мы? Нет, всё ещё не вместе, а по отдельности. Я и Шеррит. Шеррит и я.
— Почему ты...
Пришла? Дурацкий вопрос! Просто решила прийти, и никто не смог бы помешать ей. Никто бы не посмел помешать.
— Почему ты назвала меня...
Слово упорно не хочет слезать с языка, цепляется сотней крохотных крючков, и выдрать его из меня можно только с кровью, но женщина, пришедшая вместе с утром, почему-то не хочет кровопролития и спешит ответить:
— Потому что для тебя у меня нет другого слова.
Не любимый, не ненавистный, не презираемый, не драгоценный... Просто супруг. Бесстрастное, равнодушное, обязывающее и принуждающее. Но кого? Её или меня? А может быть, нас обоих? Цепь, сковывающая навеки? Я больше не хочу оков! Ни для кого на свете. Я только-только получил возможность быть свободным, а на меня снова надевают ошейник?
Пусть. Согласен на всё что угодно, если с глади глядящих на меня серых озёр сойдёт лёд усталой обречённости. Но он только крепнет, тяжелея с каждой минутой...
— Тебе велели прийти?
— Разве это важно? Я не могла поступить иначе.
«Я не могла не попробовать тебя убить» — вот о чём она говорит, и я согласно киваю, прежде чем осознаю суть, прячущуюся за словами, а потом, уже зная и понимая, киваю ещё раз, намного увереннее. Хотелось бы ободряюще кивнуть, сказать, что никто не мешает совершить ещё одну попытку, которая непременно окажется удачной, ведь жертва будет вполне счастлива сознавать, что своей смертью освобождает убийцу от рабства... Хотелось бы. Но ещё больше хочется смотреть в серые озёра, спокойные, принявшие свою судьбу, смотреть и продолжать хотя бы надеяться, если верить по-прежнему невозможно.
— Я не хочу лишать тебя свободы.
— Это не в твоей власти. И не в моей.
Она права. Нити Гобелена переплелись причудливым узором, ставшим приговором на двоих. Но я привык терпеть боль, а почему должна страдать Шеррит? Почему в уголках её глаз сверкнули... Слёзы? Нет, ты не должна плакать, драгоценная! Ни сейчас, никогда!
Как говорил Борг?
Обнять, прижать к себе и не отпускать ни на миг?
Я знаю границы моего мира.
Я могу защитить их.
Я никому не позволю причинять боль моему миру!
Пустота рванулась наружу через двери, открытые яростью, наполнила пространство вокруг меня своими алчными языками, но не остановилась, как бывало прежде, послушная и покорная моей воле, а продолжила свой путь. Путь разрушения.
Вот невидимое лезвие чиркнуло по ножке стола, и тот начал заваливаться на сторону. Вот жалобно заскрипела, повиснув на одной петле, ставня. Вот в досках пола пролегли борозды, оставленные когтями зверя, никогда не виденного глазами живых.
Я смогу защитить мой мир!
Сотни вихрей, втягивающих в себя древесную труху, обрывки ниток и пыль штукатуренных стен, заплясали по комнате, сталкиваясь друг с другом, чтобы в конце концов слиться воедино, окружая меня и Шеррит.
Шеррит...
Она не сводила с моего лица взгляда, в котором отчётливо читался страх. Ужас, нарастающий с каждой минутой. И всё же дочь Дома Пронзающих не двигалась с места. А потом, словно достигнув последнего предела прочности, в какое-то незаметное ни миру, ни богам мгновение серые озёра перестали бояться, превратившись... В зеркала, отразившие мой взгляд.
Ярость. Боль. Отчаяние. Упрямство. Пусть всё вокруг идёт фрэллу под хвост, но сколько же можно убегать от себя? Сколько можно душить собственные желания и стремления? Всё будет разрушено? Пусть! Но каждая пылинка руин будет нести на себе мой след, след моей души! Каждая горстка праха...
Край вихря прошёл совсем близко от Шеррит, задевая подол платья, и в воздух взметнулся серый шёлковый пепел. Пепел истины.
Я убиваю её. Я убиваю нас обоих. И даже если моя супруга согласна разделить со мной один путь, я не хочу умирать, пока... Не научился любить.
Серые зеркала снова наполнились страхом, но теперь уже моим. Убранства комнаты на втором этаже трактира «Три пчелы» больше не существовало, и вихрь Пустоты жадно облизывал стены, пробираясь всё дальше и дальше по Пластам реальности. Ещё немного, и весь дом развалится на части, погребая под собой виновных и безвинных, но, что ещё важнее, навсегда лишая меня шанса узнать что-то новое. И пусть отчаянная попытка потерпит неудачу, я должен попробовать, а не малодушно отказываться от неё.
Хватит! Прекрати! Вернись обратно!
Пустота повела сотнями ушей, мотнула десятками морд, но не остановила свою беспощадную жатву.
Возвращайся, кому сказал!
Вихрь игриво потёрся о мои ноги, оставляя топорщащиеся обрывками нитей дыры на штанах.
Нет, мы не играем, время игр закончилось!
Пустота недовольно замедлила бег, но только чтобы в следующий миг начать новый танец, ещё безумнее.
Я не буду больше просить тебя, не жди. Ты приходишь в этот мир по моей и только по моей воле, значит, я — твой господин, отныне и навеки, а слуга всегда знает своё... А ну, на место!
И Пустота расхохоталась. Победно, торжествующе, словно всю вечность от начала времён ждала именно такого приказа. А может быть, ждала, что однажды найдётся тот, кто решится ей приказывать. Расхохоталась, распалась на множество крошечных вихрей и...
Ринулась ко мне, неся вместе с собой колкие слёзы разрушенного настоящего.
Словно тысячи пчёл вонзили свои жала, а потом выдернули, вспарывая мою кожу. Всё вокруг горит. И я горю. Нужно потушить этот огонь, потушить... Но чем? Нужна вода? Вода... Что такое вода? Память ворочается медленно-медленно, скрипя, словно заржавевшие петли. Вода. Это что-то текучее, неугомонное, похожее на... Кровь.
Она брызнула сквозь бесчисленные порезы, долетая до изъеденного Пустотой платья Шеррит и оставляя на сером шёлке тёмно-красные следы.
