— Постой, Бродяга, — прервала его Урсула. — Ты хочешь сказать, что Виркус тоже когда-то надел золотую корону и сразу после этого превратился в хранителя сокровищ?
— Не сразу. Проклятие начинает действовать, если надеть корону на ярком солнечном свете. Заколдованные изумруды и рубины расположены таким образом, что солнечные лучи, преломляясь в них, как отравленные стрелы пронзают человеческий мозг… С этого момента человек постепенно утрачивает свой разум, свою душу, а через год или два, может, через пять лет окончательно превращается в раба и хранителя древних сокровищ.
— И это произойдет с Агнией?! — Урсула смотрела на Бродягу с ужасом, отказываясь верить его словам, но в глубине души понимая, что синегорец говорит правду. — Она станет рабыней золотых побрякушек?!
— Не знаю, — ответил синегорец, понурив голову. — Я остановил распространение болезни, но не могу полностью изгнать отраву из сознания принцессы. Многое зависит от ее собственных душевных сил, однако боюсь, что в конце концов проклятие древней расы окажется сильнее. О, если бы я не поторопился осушить весь флакон!.. Живая вода наверняка излечила бы принцессу!
— Живая вода? — вскинулась Урсула. — Где ты ее взял? И как узнал про нее? Ну, говори же!
— Узнал, когда допрашивал Виркуса. Она хранилась в подземелье, рядом с сокровищами. — Бродяга достал из-за пазухи серебряный флакончик и протянул его Урсуле. — Теперь он пуст. Я все выпил, чтобы вернуть себе память.
Схватив флакон, Урсула внимательно осмотрела его и воскликнула:
— О боги, все верно!.. Здесь были слезы Бордиханга!
— Какие еще слезы? — не понял Бродяга.
— То, что в Упсале называют живой водой, на самом деле — слезы великого божества, Трехглазого Бордиханга. Он покровитель острова, на котором живет мое племя. Его слезы обладают воистину волшебной силой!.. Видишь три сплетенных кольца? — Урсула показала на едва заметный рисунок на донышке флакона. — Они означают, что в этом сосуде хранились именно слезы Бордиханга.
Она торопливо вытащила пробку и поднесла флакон к губам Агнии. Увы, ни единой капли не упало на воспаленные губы.
— Что ж, теперь я понимаю, почему на пристани у тебя заплетались ноги, — тихо сказала Урсула. — Выпил весь флакон, хотя для твоего исцеления хватило бы и полглотка.
— Но я ведь не знал…
— Я не виню тебя, синегорец. Просто в этом крошечном сосуде была наша последняя надежда.
Они оба замолчали. Принцесса лежала на мягком цветастом ковре, ее рыжие волосы разметались по ярко-голубой подушке, черты прекрасного лица заострились, дыхание было слабым, но ровным, как у спокойно спящего человека.
Вдруг синегорец резко поднялся на ноги, одним прыжком подскочил к двери и распахнул ее. Но мгновением раньше пират, скрывавшийся за дверью, почуял неладное и успел скрыться за углом пристройки. Бродяга заметил только его широкую спину, обтянутую курткой из воловьей кожи.
— Нас подслушивали, — сказал он Урсуле. Та безразлично пожала плечами — дескать, это теперь не имеет значения.
Бродяга плотно закрыл дверь и вновь опустился на ковер рядом с принцессой. Затем твердым голосом произнес:
— Расскажи мне о твоем родном острове, Урсула.
В полдень Урсула позвала к принцессе Ронга — одного из тех, кто вместе с Роальдом семь лет назад поднял бунт на аквитанских золотых копях и кому Агния доверяла безоговорочно.
Ронг, войдя в светелку, был поражен изменившимся видом своей госпожи. Как и большинство пиратов, он был уверен, что недавний случай на палубе — всего лишь обморок, вызванный каким-нибудь пустячным женским недомоганием. Однако теперь ему стало ясно, что принцесса захворала весьма серьезно. Бледная, с темными кругами возле глаз, совершенно обессиленная, она неподвижно лежала на подушках и была не в состоянии хотя бы легким кивком головы поздороваться с Ронгом.
Разбойник опустился перед ней на колени. Глаза принцессы потеплели, губы дрогнули в попытке улыбнуться.
— Что с тобой, моя госпожа? — с искренней болью в голосе спросил Ронг. — Чем я могу помочь тебе?
— Принцесса тяжко занедужила, Ронг, — ответила вместо Агнии Урсула. — Чтобы спасти ее, драккары должны немедленно повернуть на запад и как можно скорее плыть к острову Гремучей Горы. Там находится снадобье, которое исцелит Агнию.
— К острову Гремучей Горы? — удивился Ронг. — Но это же равносильно гибели! Всякий, кто осмеливался ступить на сей остров, находил там свою смерть. Да ведь ты лучше всех знаешь, что делают твои соплеменники с пришельцами!
— Знаю, — со вздохом ответила Урсула. — Но если мы не достанем слезы Бордиханга, принцесса обречена…
Некоторое время Ронг молчал, затем, словно не видя Бродягу, сидевшего возле Агнии, жестко спросил:
— Какое отношение к болезни принцессы имеет синегорец?
— Никакого, — сказала Урсула. — Во всем виновата золотая корона, на ней лежит проклятие древнего племени.
— Вот как? — Ронг недоверчиво взглянул на Урсулу. — Это тебе синегорец объяснил?
— Да, — подтвердила Урсула. — Если бы он не вмешался, все могло обернуться еще хуже.
— Вот как… — повторил Ронг. И выражение лица, с которым он произнес два этих коротких слова, не предвещало ничего хорошего.
В наступившей тишине вдруг прозвучал едва слышный, прерывающийся голос принцессы:
— Это правда… Верь ему, Ронг. Сделай так… как он скажет… Теперь он князь… князь пиратов… Я… Я так хочу… Ты меня понял?..
— Да, я все понял, моя госпожа! — торопливо сказал Ронг. — Не беспокойся ни о чем. Все сделаю как нужно.
Агния устало закрыла глаза. Урсула склонилась над ней, обтерла влажной тряпицей изможденное лицо, поправила подушку.
Ронг поднялся с колен, повернулся к Бродяге:
— Эта проклятая корона любого человека так сшибает?
— Может быть, не так сильно и не сразу, — ответил Бродяга. — На принцессу, ты сам видел, почти мгновенно подействовала. А на крепкого мужика, наверно, больше времени уйдет.
— Н-да. — Ронг озабоченно поскреб затылок.
— Что-нибудь случилось? — догадался Бродяга. — Еще кто-то надевал золотую корону?!
— Может, и надевал, не знаю… Ее Акмад забрал. Он сейчас людей против тебя баламутит. Уж больно злобствует, давненько его не видел таким… Боюсь, что многие согласны с Акмадом: ты чужак, и принцесса занедужила после того, как провела с тобой ночь.
— И об этом уже всем известно, — криво усмехнулся Бродяга.
— Хватит языками чесать! — вмешалась Урсула. — У нас нет времени, неужели не ясно?