Но не умер. А просто остался под водой жить. Так иногда бывает.
Из-под воды наблюдал теперь Гриша новую жизнь. А жизнь, товарищи, началась совсем хорошая! Одно только омрачало прекрасную картину — брат Мефодий, кулак проклятый! Все в колхозе — он сам по себе! Да еще и батраки на него вкалывают. Семен кузнец о прошлую зиму помер, осталось двое ребятишек, так Мефодий их к себе в дом взял. Кормит, одевает и работать, ирод бессердечный, заставляет! Ладно, своих сыновей работой изводит, так еще ж и сирот бедных!
Уж Григорий пакостил брату кулаку как мог. Сядет иной раз Мефодий в лодку, порыбачить. Гриша под водой — тут как тут! За леску тихонько дернет, Мефодий сверху глядит — поплавок под воду — нырк! Да так резко! Сразу видать — большая рыба! Подсекать! А крючок пустой! Подразнит так Гриша брата, подразнит, а потом устанет, на крючок башмак какой-нибудь старый нацепит или, того лучше, леску в тине запутает как следует, да и на дно отдохнуть ложится. Мефодий наверху матерится, за леску дергает… А Грише — радость. Так ему, брату-куркулю! Закрома от добра ломятся, а ему еще рыбки подавай! Без рыбки обойдешься, братец!
Мефодий на пруду уж рыбачить бросил. Стал на реку ходить. А Григорий и в реку перебраться мог, что ж такого! Немного по земле мог он проползти, а речка недалече была…
Из-за той реки, с другого берега, городские-то обычно и приезжали. На лодках переправлялись.
Вот сидит как-то Григорий в реке, глядит: лодка плывет. В ней — хорошие люди. Городские. В кожаных куртках, с наганами. Ясно, зачем плывут, тут и гадать нечего. Мефодия арестовывать. Что, братец? К чему тебе теперь твое богатство? Ни к чему оно тебе теперь! Даже и откупиться не поможет. Комиссары — люди неподкупные. А так тебе и надо, подлецу! Что ты думал, вечно безнаказанно жировать будешь? Против кого попер? Против советской власти? Так ведь большевики не таких обламывали! Большевики царя свергли, Антанту разгромили, а тут — кулак Мефодий. Тьфу, и смех и грех!
Вот так вот тебе, братец проклятый! Это, понимаешь, не леска в тине запуталась, это настоящий суд на тебя нашелся за грехи твои!
Плывет лодочка, качается, весла в уключинах скрипят. Комиссары цигарками дымят, в берег вглядываются. А до берега уж не далеко.
Переворачивает Гриша лодку да городских, растерявшихся, за ноги под воду тащит. Чтоб воды наглотались да сразу утонули. Дело не хитрое, если наловчиться. А уж Гриша-то наловчился. Почитай, чуть не каждую неделю плывут Мефодия арестовывать. Но брата ж родного не дашь на растерзание, хоть и подлец он, и кулак. Не по-людски это, не по-божески, брата от беды не спасти. Да детишки у него, и кузнецовы сироты…
И ведь вот как получается — из-за этого кулака, собаки злой, уже сколько хороших людей Григорий погубил! Прямо до слез обидно!
А еще досадно, что женщины ни одной среди тех, кто брата арестовывать едет, не было. Очень досадно. Не успел Гриша любовью плотской насытиться. Не успел! С тоской вспоминал комсомольские собрания с городской барышней Серафимой. Эх, не допил Гриша свой "стакан воды"… Воды-то у него теперь — целый пруд, целая река. Вода, да не та! Эх, твою мать…
Только и радости, в этом смысле — хорошие люди, что брата арестовывать приезжают. Утопишь, да и попользуешься некоторое время. Хоть как-то на время телесный голод утолишь. Мужики — оно, конечно, совсем не то, да и не по-божески это, не по-людски. Но ведь выбирать-то не приходится. На безрыбье — и мужика раком…
В общем, не сладко жилось Григорию. Не сладко. Ну а кому сладко жилось? Время было такое. Боевое, героическое, суровое время. Никого не щадила революция.
Жизнь сейчас безрадостная. Темнеет рано. Или денег нет. Или и темнеет рано, и денег нет.
А так хочется порадовать близкого человека.
Надо, надо радовать, а то безрадостный человек под боком — хуже темноты и горше безденежья. И вообще — безрадостные нам не близки. Мы сами безрадостные. А хочется чего-нибудь веселенького.
Веселенькое — это телевизор.
— Андрюш-ша-а! — зовет Елизавета Ильинична своего мужа, Андрея Павловича. — Футбо-о-ол!
Да, сегодня футбол по телевизору.
Ах, как Андрюша когда-то любил футбол! Чтобы фигурки бегали по экранчику, а ты бы себе лежал на диване — и сопереживал, подрагивая пузом, на котором стоит подносик с воблой и пивом. Штамп, но правда.
И Андрюша, сорок восемь лет Андрюше, спешит на зов жены — она же так хочет его порадовать. Вот, даже купила бутылку пива (дура, надо шесть) и воблу (вобла хорошая, сухая и с икрой).
Андрей Павлович, женопослушный, укладывается на заботливо подготовленное место восприятия радости и пялится в экран.
Но ему же не двадцать пять! Ему сорок восемь. Он бы посмотрел чего-нибудь аналитическое-политическое. Такая радость — слушать всех этих умников и понимать, какие они все дураки.
Если Лизонька не видит, можно даже плюнуть в экран косточкой от воблы.
Но Лизонька видит. Она то и дело выбегает из кухни и смотрит на мужа:
— Тебе хорошо?
И Андрюша отвечает Лизоньке счастливой улыбкой. Пусть она порадуется, что он радуется. Да, это корявая фраза, но так надо — пусть она порадуется, что он радуется.
Они ж когда-то так ссорились из-за этого никому не нужного футбола. Она хотела посмотреть сериал, «Рабыню Изауру», что ли, первый в нашей истории сериал, а ему было край необходимо увидеть…
— Го-о-л! Го-о-л! — увидел и старательно радуется Андрей Павлович. Показательно радуется.
И чем порадовать Лизоньку в ответ?
— Лизонька-а!
Андрюша переключает футбол на сериал. И даже топает на кухню, чтобы заварить Лизоньке зеленого чаю.
Опоздал, опоздал, на двадцать лет с хвостиком опоздал. Эта «Рабыня» или как там ее «Просто Мария», они же давно уж нам не в новинку, детство нашей юности, странно вспоминать.
Ей бы, Лизоньке, посмотреть что-нибудь аналитическое, но из жизни женщин и с уклоном в психологию, порадоваться, какие все кругом дуры несчастные, а она — молодец, потому что у нее Андрюша есть, ее Андрей Павлович.
То, что Андрей Павлович хочет ее порадовать, — уже радость. Корявая фраза, опять корявая фраза, но это ж правда: если тебя хотят порадовать, — это уже радость.
Тем более, что зеленый чай полезен для организма.
Так что садись, Лизонька, в кресло, пей свой чай, смотри вперед — или назад (в детство своей юности), в экран смотри. И сообщай голосом счастливой дурочки:
— Корокодильерра не может выйти замуж за Аллигаторе. Они, оказывается, брат и сестра.
Радость! Радость!
А на выходные привезут внучка. И тогда уж радость калошей не расхлебаешь. Можно будет всем вместе смотреть мультики. Те самые:
