Пока мои спутники кричали и шлепали по воде, бесполезно размахивая зазубренными копьями, я попрочнее встал на дно, затем поднял руки, сунул пальцы между зубами, которые безуспешно пытались прорвать мою кожу. В твари не было никакой магии, но и природа может порой порождать чудовищ.
Вокруг меня по-прежнему беспомощно бегали люди. Слуга, уже выбравшийся на берег, побежал звать на помощь. Не обращая на них внимания, я ухватился поудобнее и разжал челюсти твари – это было не сложнее, чем снять шкурку с твердого плода. Легко подбросив крокодила в воздух, я поймал его за хвост, крикнул, чтобы все держались подальше, и, размахнувшись, с силой ударил его головой о камень, который, по счастью, оказался поблизости.
Я сделал моим родичам подарок в виде ценной шкуры. С тех пор я больше не слышал сомнений насчет моих остальных подвигов.
Пока я был в гостях, я повсюду, естественно, встречал знакомые лица. Но одно лицо, которое я особенно хотел увидеть, я нигде не встречал.
– А где Мегана? – наконец спросил я, стараясь говорить как можно небрежнее. Я задал этот вопрос, когда рядом не было никого из родичей.
Те, кто был тогда со мной, обменялись взглядами, которые я не мог понять. Наконец кто-то сказал мне, что молодую женщину, о которой я спрашиваю, видели во дворце.
– Но что ей там делать? – громко полюбопытствовал я. Но в ответ люди мялись, покашливали и меняли тему разговора.
И я решил, что проще будет пойти и самому спросить.
Дворец, как всегда, был полон деятельности – люди входили и уходили по делам, и никто не окликнул меня. Когда я увидел Мегану, она сидела в подобии беседки в саду за жильем для слуг. На руках у нее был двух-трехмесячный младенец, и она кормила его грудью. Я сразу же подсчитал месяцы моего отсутствия и через несколько мгновений, еще до того, как мы успели сказать друг другу хотя бы слово, я понял, что это мой ребенок.
Мегана была одета в простое, знакомое одеяние, которое обычно носили служанки. Она спустила его с одного плеча, чтобы было легче кормить. Ее большие карие глаза были прикованы ко мне, но поначалу мы оба не могли сказать ни слова. На головенке у малыша было еще мало волосиков, но цвет их был, как у меня. Пеленка скрывала его пол. Я осторожно отогнул простынку с лица младенца, который не прекращая сосал нежную грудь Меганы.
– Наше дитя, – я даже и не спрашивал.
– Да. – Она, как показалось мне, с упреком посмотрела на меня. – Я больше ни с кем не спала.
Я покачал головой – это меня не волновало. Мне как-то и в голову не приходило, что она может спать еще с кем-то.
– А ребенок…?
Теперь она поняла, что я хотел спросить, еще прежде, чем я сообразил, как именно поставить вопрос.
– Это хорошенький крепкий мальчик, Геракл. Если в нем и есть что-то странное, то я пока этого не обнаружила.
– Хвала богам, – искренне ответил я. – А как его зовут?
Мегана сказала, что назвала его Гиллом. Ей пришлось повторить это имя для меня.
Я подумал.
– Я никого больше с таким именем не знаю, – наконец сказал я.
– Это означает «лесовик». Так звали моего отца. И если господин мой Геракл желает дать ему иное имя…
Я сунул Гиллу палец, и он вцепился в него с удивительной силой. Только потом я понял, что это отнюдь не было подтверждением нашего родства, что у всех младенцев очень крепкая хватка.
– Нет, пусть зовется как есть. Ему такое имя дала мать, и мне оно нравится.
Наверное, я целую минуту провел с Меганой прежде, чем заметил то, что должно было броситься мне в глаза сразу же. На ней был металлический ошейник рабыни. Простое железное кольцо, которое носили низшие из низших, даже не серебряное или золотое.
– Это что еще такое? – воскликнул я, прикасаясь к нему пальцем.
– Это то, что есть, господин.
– Меня не господин зовут! Давай оставим это в разговорах между нами!
– Как желает мой господин. – Она улыбнулась, и я понял, что она просто дразнит меня.
– А теперь говори, кто надел это на твою шею. Ты никогда не была рабыней и не будешь.
Теперь она посмотрела на меня с некоторой тревогой.
– Это сделал раб, простой кузнец, и хотел он этого не больше, чем я. Не будешь же ты винить его!
– Ладно. По чьему приказу?
– Мне сказали, что по царскому, хотя сам царь никогда и ничего мне не говорил. Пока мне давали только легкие поручения, я только шила и вела учет утвари и припасам.
– Но почему?
– Никто не удосужился мне объяснить. Но мне кажется, что слуги, чьи отношения с господином не совсем правильно определены, как мои с господином Амфитрионом, могут быть проданы…
– Тихо! Оставь это. Законы – это такой лабиринт, что и Критскому до него далеко. Но что бы там ни говорил закон, царь или кто еще, тебя никому не продадут.
– Возможно, господин Амфитрион не уплатил дань, и я пошла в уплату…
– Молчи.
Мне очень хотелось ее поцеловать, но прежде я осторожно, ласково снял с ее шеи рабский ошейник. Мне показалось, что то место, где стояла царская печать, было самым слабым, потому я разорвал его прямо там. Почему-то в случае Гесионы я сомневался, но сейчас я был уверен в силе своих рук. Я скатал полосу металла в комок и бросил его на землю, тут же обернувшись на звук шагов. Я так хотел, чтобы это оказался тот, кто хотел сделать рабами моего сына и его мать. Но я смотрел в слепое лицо Тиресия. Прорицатель казался куда более дряхлым, чем когда я в последний раз видел его. Он шел, опираясь на посох и обнимая за плечи молоденькую девушку, которая служила ему поводырем в делах столь ничтожных и мирских, что они просто были не достойны его внутреннего видения.
– Привет тебе, Геракл! – сказал он, остановившись в нескольких шагах от меня. – Вижу, что ты в добром здравии.
– Привет и тебе, господин мой Тиресий. Надеюсь, что и ты здрав.
– Я не здоров, юноша, и скоро умру. Ты тоже был близок к смерти при встрече с кентаврами.
Это удивило меня, и я ощутил, как подобралась Мегана.
– Правда?
Слепой улыбнулся своей страшноватой усмешкой и ничего не сказал.
Когда я увидел, что он не собирается продолжать, я сказал:
– Благодарю тебя за заботу, прорицатель. Но то, что оружие не может пронзить мою кожу, подтверждается раз от разу. Боюсь, что и копыто не сможет ударить меня настолько сильно, чтобы причинить мне зло. Кроме того, кентавры уже стреляли в меня.
– Причиняет зло не только острие и удар. Бойся мягкого и слабого.
– Еще раз благодарю тебя за совет, господин мой Тиресий… Кстати, о мягком и слабом. Кто решил сделать рабыней женщину, которая вскармливает моего сына?
– Она уже рассказала тебе столько же, сколько мог бы рассказать и я. – Слепец помолчал. – Что ты будешь теперь делать, Геракл?
