Эдди узнал Эдинтона: сколько раз он видел в документальных кадрах это выразительное темное лицо. Казалось, оно чуть просветлело… Но главарь террористов, убийца, композитор взрывов не попятился, не упал, не шарахнулся в сторону. Наоборот! Он сделал шаг навстречу Эдди. Казалось, он впервые услышал всеобщий клич, который с детства звучал вокруг, - "Убей его!". До сих пор он понимал его по-своему: мучился, переживал, искал пути отмщения, пока не пришел к мысли, что надо отомстить всему миру. Теперь он понял все, когда увидел в нескольких метрах от себя стальной бампер и белое, в обрамлении летящих волос лицо почти своего сверстника; понял и сделал наконец-то выбор в этой жизненной неопределенности - сделал шаг вперед, навстречу Эдди.
Стальной бампер искорежил фургон, опрокинулся, замер у самого края тротуара. На мостовой остались лежать трое: Рэм Эдинтон, Пол Остерн - трубач его оркестра и Эрнст Джонсон - ударник. Двое - черных, один - белый. Белый вышел из фургона третьим.
Эдди, Эдди, что ты наделал?!
Через секунду, когда все пришли в себя, началась кутерьма: полиция, "скорая помощь", репортеры, уличная толпа.
Я заявил Боби, что размозжу голову любому, кто посмеет появиться в госпитале.
Никто не появился.
Пресса неистовствовала. Портреты Эдди, описание его юношеских увлечений, вновь реставрированная история с Большим Джоном печатались на первых полосах. Несколько метров пленки кинолюбителя, запечатлевшего происшествие у здания суда, обошлись телевидению в крупную сумму. Никто ни словом не упомянул, что Эдинтон и его группа не причастны к взрыву такси. Сын мстил за гибель матери. Само собой разумеется, что "чертова дюжина" была наказана по заслугам.
Меня пригласили к видеофону. На экране был косматый кандидат в президенты страны Уилли.
– Привет, Бари! - прогремел сенатор из динамика. - Как там наш молодчина Эдди? Надеюсь, вы не падаете духом?
Я объяснил, что состояние сына тяжелое.
– Ваш Эдди - кумир молодой Америки, национальный герой! - заявил Уилли. - Передайте ему, Бари, когда он придет в себя.
– Он убийца невиновных людей, сенатор, - ответил я.
Я повторил фразу из газетного интервью Голдрина. Для него теперь все предельно ясно: Эдди - убийца, Эдинтон - национальный герой.
Уилли нахмурил брови.
– Ну, ну, бросьте вы. - Он оскалился в улыбке. - Отцы вечно недооценивают… Заявляю как официальное лицо: Эдди Бари - герой!
Он вдруг стал расстегивать рубашку.
– Смотрите, Бари! - На нем была майка с мчащимся автомобилем, длинноволосым водителем и зигзагообразными буквами "ЭДДИ". - Я советую носить ее каждому своему избирателю. Что скажете?
– Она стоит долларов двадцать?
– Тридцать пять.
– Тридцать пять… - тупо повторил я. - А жизнь - штука дорогая.
– Хотите, пришлю личного врача? Дюжину врачей? - Уилли воспринял мои слова по-своему.
– Спасибо, сенатор, здесь неплохие специалисты. Рад был видеть…
– И еще один вопрос, Бари… Чисто дружеское размышление вслух…
Вид у Уилли был самый добродушный, пастырский.
– Слушаю вас внимательно, сенатор!
– Я знаю, у вас есть предсмертная запись моего старого приятеля Гешта…
– Да, есть. - Я насторожился.
– Надеюсь, вы поняли ее правильно?
– Совершенно верно! - как можно более тактично ответил я приятелю Гешта. - Файди был очень огорчен покушением на мою персону.
– Не совсем то… Не обижайтесь, Бари, за маленькое признание. - Он лукаво погрозил пальцем с экрана. - Дело в том, что Файди был безумно влюблен в вашу жену…
– Вы утверждаете, что он был единственным человеком в этом безумном мире? - спросил я.
– То есть как? - Уилли отпрянул от экрана.
– Любил и ненавидел… Есть ли смысл говорить об этом, сэр? - пожал я плечами. - Моя жена мертва.
– Да, конечно, конечно, - пробормотал Уилли.
– То есть я не совсем точно выразился, - я оглянулся. - Между нами, она жива, Уилли… Где-то здесь, рядом… в следующий раз побеседуете с ней…
Сенатор Уилли застыл в немом кадре, и я выключил его.
Много дней Эдди жил в мире сна; системы дыхания, кровообращения, многие умные дорогие машины работали за вышедшие из строя системы организма. Врачи не скрывали удивления, что он вообще жив. Сила неизрасходованной до конца жизни боролась за Эдди - сила Марии, его деда Жолио, сила их предков, на которую я возлагал такие надежды, проводя день ото дня в госпитале.
Мне пришлось встретиться со многими больными, выслушать их рассказы о недугах и ценах на лечение, расспросы об Эдди. Эти люди честно, по-человечески переживали трагедию Эдди. Они готовы были сделать для него все - принести стакан воды, отдать кровь, поболтать, ободрить, вырвать из этих стен - все, хотя понимали бесполезность своих забот. Они не называли его героем, тем более всей Америки, но гордились - так мне казалось, - что он среди них, рядом, вон за той дверью, куда вход пока не разрешен. Они даже сказали мне под величайшим секретом, что я могу быть доволен судьбой, так как, по их общему мнению, Эдди не будет осужден по состоянию здоровья. Остается главное - вытаскивать его всеми силами из болезни.
Как-то вечером Эдди открыл глаза, узнал меня.
– Отец, не ругай меня, - сказал он беспомощно, совсем по-детски и снова вернулся в мир сновидений.
Врачи заявили, что если Эдди и придет в относительную стабильность, то останется недвижимым из-за позвоночника. Никто из специалистов не берется за подобные операции. Один лишь московский хирург Петров известен уникальными результатами с безнадежными больными. Я поинтересовался, нельзя ли пригласить господина Петрова к Эдди, и услышал в ответ, что в случае согласия московского хирурга сына придется везти в его клинику, но сейчас об этом нечего и думать.
Ночами чувство беспокойства охватывало меня. Я остался один рядом с Эдди, весь остальной мир был враждебен и слеп, как глухая ночь, порывы резкого ветра, непрерывный дождь за окном. Кто-то из непроницаемой тьмы пристально следит за нами; мы хорошо видны ему, освещенные ровным огнем ночника…
Я не боялся его. Сил у меня хватит, чтобы бороться за жизнь Эдди, за всех детей, которые, попав в беду, просят о помощи: "Отец, не ругай меня!.."
Боби и его коллега Махоланд расшифровали предсмертную запись миллиардера. Гешт знал о готовящемся покушении на меня. Но не он отдавал распоряжение, кто-то другой. Мафия выдала "лисице" из лос-анджелесской полиции имя человека, звонившего в "Айвенго" Крафту. Специалист по рекламе Мини Марли, известный также в уголовном мире как перекупщик наркотиков. Это он сказал Крафту условную фразу, которую услышал бармен по параллельному телефону: "Открывайте счет в банке…" После чего Крафт вылетел в Чикаго. Сейчас Марли исчез, его ищут.
