— А если бы погиб и король, и оба принца? Я… не проверяю вас. Я не все понимаю, об этом мне не рассказывали…
— Тогда, вероятно, прекратился бы и весь мир, должен же быть в пророчестве святого Андре хоть какой-то смысл? Или мы вспомнили бы о праве крови и наследования, и королем все-таки стал бы герцог Гоэллон. Никто не знает…
— Неужели за все эти столетия никто ни разу не попытался стать королем, как-то обмануть?..
— Кого обмануть, помилуйте? — расхохотался Гильом. — Сотворивших? Право, как досадно, что в наше время никого не интересует древнейшая история! В ней много поучительного. Вы никогда не задумывались, что историю следовало бы считать учением о человеческой глупости? Лет через двести после смерти короля Аллиона нашелся один глупец, решивший, что он учел все. Король и наследник погибли. Нет, это был не заговор — чистая нелепость. Его двоюродные братья оспаривали право на трон, и один победил, но вот какая незадача: когда он уже готовился примерить королевский венец, обнаружилось, что в дальнем монастыре рос под чужим именем еще один принц, признанный бастард, не знающий о своем происхождении. Легенда гласит, что его отец решил проверить, кто из двух сыновей будет более достоин трона — тот, что вырос принцем, или тот, что вырос в аскезе монастыря. Юноше-послушнику явился Воин, открыл ему тайну и — угадайте, кто занял трон?
— Я всегда считал, что это просто сказка! Ее же рассказывают, как сказку! — опешил Саннио.
— Сказки не сочиняют на пустом месте. Почти все, что говорится в той, которую вы могли слышать — чистый вымысел. Истинный наследник не возникал в сияющем ореоле посреди храма, Мать и Воин не возводили его под руки на трон, не было и золотого семиглавого дракона, проглотившего коварного узурпатора, да и узурпатор не совершал никаких страшных злодеяний. Но есть и зерно истины. Нелепо надеяться обмануть тех, кто достаточно могуч, чтобы создать наш мир.
— Так, может, достаточно подождать, пока все случится само? — пожал плечами Гоэллон. — Если это так просто?
— Сотворившие воплощают свои замыслы через наши деяния. Король Фалион взял власть мечом, а не чудом. Чудо лишь открыло ему, что он имеет на это право. Может быть, Мать и Воин испытывают нас, желая знать — достойны ли мы жить? Помним ли мы о том, что следует помнить, верны ли тому, чему должны быть верны? Сложим руки, откажемся восстановить права законного наследника — и они отвернутся? Саннио открыл рот, но так и не смог ничего сказать. Несколькими фразами Гильом все сумел расставить по местам.
— Что ж, я вижу, вы вполне готовы обсуждать детали и частности, господин Гоэллон, — неожиданно деловито сказал владетель Аэллас. — Начнем?
— Наденьте капюшон!
— Мне жарко!
— Сандалии тяжелые, ряса колется и хочется пить. Я все помню. Наденьте же капюшон немедленно и не смейте его снимать, — брат Жан стиснул запястье послушника. — К вечеру мы устроим привал, там отдохнете. Золотоволосый послушник вздохнул и натянул капюшон по самые брови. Процессия монахов неторопливо спускалась с холмов, которых в центральной Сеории было в избытке. Полуденная жара вытапливала из странников капли пота. На небе не было ни тучки, а слишком редкая тень от придорожных деревьев не приносила прохлады. Розоватый камень дороги нагрелся и от него тянуло сухим, теплым запахом пыли. Десяток монахов Ордена Блюдущих Чистоту, пешком идущих от одного монастыря к другому — не слишком удивительное зрелище. Работавшие на полях крестьяне поднимали головы, кланялись и прикладывали ладонь к сердцу, получая в ответ благословление; но каждый второй не считал это событие достаточно важным, чтобы отрываться от своего дела. У монахов своя забота, у землепашцев — своя.
Пятеро монахов несут на плечах шипастые дубины, еще у двоих под рясами скрыты мечи — и это не диво, все знают, что Блюдущим братьям дозволено оборонять себя от разбойного нападения и злых еретиков. Двое молодых послушников в серых рясах тоже не привлекали внимания. Двое юношей, один повыше, другой пониже, еще совсем молоденький — что тут удивительного? Оба тащат нехитрый дорожный скарб, то и дело поднимают головы к небу и скорбно вздыхают, отирая пропыленными руками пот со лба, так что лица у обоих — чумазые, в серых разводах. Спутника для младшего послушника выбирал герцог Гоэллон. После разговора во время затмения он вновь беседовал с настоятелем монастыря Святого Иллариона, и на этот раз при беседе присутствовал и принц, и брат Жан. Правда, им было велено молчать и слушать; даже у Элграса это получилось — он постепенно погружался в уныние и с трудом прятал слезы. Несчастный мальчик, кажется, действительно любил отца, и при мрачном известии все прежние обиды немедленно были забыты. Невесело было всем — и брату Жану, который понял, что вокруг бушует гроза, а он стоит в чистом поле, и некуда укрыться, и епископу Иринею, на плечи которого легла ответственность за судьбу наследника престола, и герцогу Гоэллону: он едва держался на ногах после долгой дороги и двух очень подробных разговоров в саду у пруда. Отец-настоятель монастыря Святого Иллариона держал в руках деревянную резную чашу с травяным настоем, такие же стояли и перед остальными. Герцог Гоэллон несколько раз касался пальцами узора на краю, задумчиво качал головой и не притрагивался к напитку. Темные неровные тени поселились под глазами, на впалых щеках, в складке у губ с того момента, как брат Жан подробно рассказал обо всем, что происходило в замке Бру и потом на постоялом дворе. Четверо беседовали в кабинете настоятеля при свечах, а за окнами клубилась густая, липкая, страшная тьма, и никто не хотел думать о том, что же будет, если она не рассеется уже никогда. Говорили так, словно завтра, в положенное время, настанет рассвет, и жизнь пойдет своим чередом.
— Найти принца в этом монастыре, ваше преосвященство, будет совсем несложно. Необходимо срочно переправить его в другой. Кому из настоятелей вы можете доверять, как самому себе? Это должна быть обитель в Сеории, чем ближе к столице, тем лучше. Хорошо укрепленная обитель.
— Вы думаете, что кто-то рискнет покуситься на нее с оружием?
— Я в этом уверен. Я помогу защитить ее, но монастырь должен быть готов к длительной осаде. Мы не можем полагаться лишь на тайну. Тайна и сила — вдвое лучше, — коротко улыбнулся герцог.
— Тогда остается только Тиаринская обитель. Тридцать миль от Собры, там всегда многолюдно и достаточно солдат. Еще один послушник не привлечет к себе внимания, а вот любая попытка нападения…
— Резиденция главы Ордена? Смелое решение, ваше преосвященство. Согласится ли архиепископ? Он, конечно… — Гоэллон щелкнул пальцами вместо слов, и Жан вспомнил, что архиепископ Жерар — из рода Алларэ, а, значит, родич герцогу; но служение Церкви превыше уз родства.
