— Чудно! — порадовалась я за него. — А что ты там делал? Носки вязал?
— Ничего. — Увлекательная игра в анатомию человека продолжалась. Мы уже изучили скелет и сейчас ускоренным темпом исследовали мышцы и кожный покров.
— Вот, именно, что ничего! — продолжала я злиться на абсурдность ситуации. — А сейчас я не могу, мне столько не выпить!
— Почему? — изумился Матиас и даже прекратил познавательную экскурсию.
— Почему выпить или зачем выпить? — уточнила, упираясь ему в грудь.
— Зачем, — выбрал муж и легко сломал мое сопротивление.
— Затем, что если ты столько вылакал, чтобы ко мне прийти, то я хочу быть в таком же состоянии, чтобы тебя видеть. — Я уже подумывала прогрызть путь наружу.
— Все настолько плохо?.. — Мне сосредоточенно заглядывали в декольте, кося лиловым глазом.
— Угу, — подтвердила я, высвобождая руки и запахивая ворот ночнушки.
— Я твой муж, — напомнили мне.
— Да ты что! — восторженно гаркнула я, рассерженно глядя на качающего права принца. — Спасибо, что напомнил!
— Пожалуйста, — радушно ответил супруг, уползая со мной вместе в глубь комнаты.
— Прекращай дрейфовать! — Я отчаянно боролась за свою свободу. — Я тебе не полярник, ты не льдина! И я замерзла!
— Ну, видишь, как ты ошиблась, — с ласковым укором заметил супруг, бороздя просторы комнаты и уверенно держа курс к кровати. — Если замерзла, то…
— То ты гибрид ледокола и айсберга! — Терпение никогда не было моей сильной стороной.
— А вот и не угадала! — заржал сегальский жеребец… нет! — лось, и шустро пополз к спальному ложу, прижимая меня к себе, словно обезьяна банан. Я висела на нем, вцепившись всеми четырьмя конечностями, и мечтала о том, чтобы большой и вредный макак превратился в милого пушистого кенгуру с мягкой, а главное — теплой сумкой, в которой можно отогреть мои ледяные ноги.
В конце концов, моему основательно перебравшему супругу надоело ползти на боку, сражаясь со мной и с внешней опасной стихией в виде пушистого ковра, задерживавшего наше перемещение. Он отряхнулся мокрым псом и встал на четвереньки. И закинул меня себе на спину. Это как называется? «Но, моя лошадка?!» «Привет, галюники?!»
Я уселась на широкой спине, сложив ноги по-турецки, и с удовольствием продекламировала:
— «Я люблю свою лошадку,
Причешу ей шерстку гладко,
Гребешком разглажу хвостик,
И верхом поеду в гости».[24]
— Какие гости? — пропыхтел муж, почти достигая кровати и от этого начиная двигаться стремительнее. Ну, конечно — любой конь домой резвее бежит!
— Ты беги-беги, на мелочи не отвлекайся, — посоветовала я, горестно раздумывая о своей непутевой судьбе. Может, стоит кого-то на помощь позвать? Ага. И опозориться самой, и этого алкаша титулованного тоже под монастырь подвести.
— Матиас, — позвала я, отвлекая мужа, в экстазе созерцавшего разобранную постель, но никак в пылу движения не соображающего, как же туда попасть. — Ты в монастырь хочешь?
— Не-ет, — мотнул головой конь мой черногривый.
А, вот! Вспомнила:
«Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!
Где-то на поляне клен танцует пьяный.
Мы к нему подъедем, спросим — что такое?
И станцуем вместе под тальянку трое».[25]
И с горя сообразим на троих. Благо нас тут уже трое. Если кто не понял, то третьей — белая горячка моего принца.
— Жалко, — пробормотала я, имея в виду — не подумайте плохого! — монастырь, и с удовольствием перебралась на постель. А муж так и остался на полу. У него овес, наверное, закончился. Или бензин.
— Хочешь, я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться? — Эта фраза из «Крестного отца» мне всегда нравилась. Я просто мечтала ее употребить! И вот дождалась своего звездного часа. Правда, собеседник у меня скорее на собутыльника похож, но кто ж обращает внимание на подобную ерунду!
— К-какое? — заинтересовался супруг и засверкал глазами из окопа.
Я даже умилилась. А потом оскорбилась и серьезно разобиделась. Вот такая гремучая смесь получилась. А что, ко мне только подшофе можно приходить? А трезвым — слабо? Или такие подвиги из категории очень опасных и королевским особам запрещены, потому что приравниваются к самоубийству?
— Вали отсюда! Быстро! — заявила я.
— И это предложение? — обиделся Матиас. — Ты не политик. Это прямая угроза.
— Да хоть кривая, — надула я губы. — Ты чего сюда приперся? Иди куда шел!
— А я забыл, куда шел, — хохотнул муж и вдруг завалился ко мне под бочок. — Да какая разница! Здесь тоже кровать есть, и ты моя жена…
— Ух ты! У-узнал, — съязвила я, выкручиваясь из-под тяжелого тела. Но меня облапили, прижали к себе, сложили на меня еще и необъятные ноги и… мирно захрапели на ухо.
«Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду…»
— процитировала я Есенина, «Собаке Качалова», посмотрела в окно, извернув под невозможным углом голову. Углядев луну, вдохнула и завыла от злости и тоски: — У-у-у!
— Не шали, а то не дам косточку, — погладили меня по голове одной рукой и похлопали по копчику другой. Захотелось клацнуть зубами и укусить. И почему мужчины потом удивляются, откуда берутся злобные цепные суки?
Испробовав всевозможные способы борьбы с пьяными мужьями, в неравной схватке сломав два ногтя и безрезультатно перекусав весь камзол, я успокоилась. Спустя какое-то время пригрелась и уснула.
Наутро…
— О-у-у! — раздался жалобный стон у меня над ухом. Я похлопала рукой в направлении звука, ища противный будильник. Рука намацала теплый, но больно колющийся объект.
— Прекрати, — заявил мне «будильник», чем привел в сильнейшее изумление. Приоткрыв один глаз, я увидела страдающие фиолетовые очи, взирающие на меня со всей мукой похмелья. К ним прилагались в комплекте: нежно-салатовое лицо, натуральное воронье гнездо на голове и запекшиеся губы. Ну, про то, что физиономия Матиаса была запухшей, как ведро, я вообще не упоминаю. Само собой. Глазки как щелочки.
— Плохо? — поинтересовалась в порыве сострадания, на минуту забыв о нанесенных мне вчера обидах и даже готовая отправиться на подвиг добывания рассола в столь ранний час на кухне.
— О-очень, — простонал муж. — А как я тут оказался?
Сострадание улетучилось, тончайшей дымкой взмыв к небесам. Зато проснулась злость и уперла руки в бока.
