Армия Зовущей Бурю уносила ноги. Мы страдали едва ли не столько же, сколько мятежники. Видимость сократилась до жалкого десятка ярдов. Я едва различал людей слева и справа и видел лишь двоих из арьергардной цепочки – они тоже шли спиной вперед. Противник был вынужден следовать за нами лицом к ветру, но это меня мало утешало.
Внезапно солдаты в соседней цепочке торопливо изготовились, натягивая луки. Из пыльной круговерти вынырнули чьи-то высокие силуэты, вокруг них тенями развевались плащи, хлопающие на ветру, точно крылья огромных птиц. Я тоже сорвал с плеча лук и пустил стрелу, почти уверенный, что ветер отнесет ее в сторону от цели.
Но я ошибся. Всадник взмахнул руками, и его лошадь, развернувшись, помчалась вдогонку за ветром и остальными животными с опустевшими седлами.
Враги не давали нам передышки и держались впритык, стараясь перестрелять по одному раньше, чем мы пересечем Ветреный Край и доберемся до Лестницы Слёз, где обороняться куда легче. Им хотелось, чтобы каждый из нас, мертвый и обобранный, остался лежать под безжалостным солнцем пустыни.
Шаг назад, шаг назад. Невыносимо медленно. Но выбора нет. Если мы повернемся к ним спинами, то они хлынут на нас волной. Приходится заставлять их платить за каждую попытку приблизиться, наводить страх на бесчисленных врагов.
Подарок Зовущей Бурю стал нашей самой надежной броней. Ветреный Край и в лучшие-то времена дик и суров – плоский, бесплодный и сухой. Здесь никто не живет, и песчаные бури тут – самое обычное дело. Но никогда еще не видел он такой бури, что ревела час за часом, день за днем, стихая лишь ночью. Она делала Ветреный Край ужасным для любого живого существа, но именно буря не давала погибнуть Отряду.
Теперь нас стало около трех тысяч, и мы отступали перед неумолимой волной, захлестнувшей Лорды. Отказавшись разделиться, наше маленькое братство превратилось в ядро, которое стало обрастать другими беглецами, едва Капитан сумел силой вывести нас через линии осаждающих. Мы стали мозгом и нервами бегущей призрачной армии. Сама Госпожа отдала приказ всем имперским офицерам временно подчиняться указаниям Капитана. В ходе северной кампании только Отряд смог добиться выдающихся успехов.
Кто-то вышел сзади из воя и пыли, постучал меня по плечу. Я резко обернулся. Покидать свое место в линии обороняющихся было еще рано.
На меня смотрел Ворон. Капитан догадался, где меня можно отыскать.
Вся голова Ворона была обмотана тряпками. Я прищурился, заслонив ладонью глаза. Ворон прокричал что-то вроде «Ея оот ката». Я потряс головой. Он ткнул пальцем куда-то назад, вцепился в меня; подтянул ближе и провопил мне в ухо:
– Тебя зовет Капитан.
Конечно, зовет. Я кивнул, протянул ему лук и стрелы и, склонившись, двинулся навстречу ветру и песку. Оружия не хватало. Стрелы, которые я ему дал, были стрелами мятежников, прежде пущенными в нас из-за коричневатой пыльной завесы.
Шарк, шарк, шарк. Я шел, наклонив голову, скорчившись и почти закрыв глаза, и на макушке у меня начал нарастать слой песка. Мне не хотелось возвращаться. Капитан не скажет мне ничего такого, что я хотел бы услышать.
В мою сторону, подскакивая, покатился большой куст и едва не сбил меня с ног. Я рассмеялся. С нами шел и Меняющий, и мятежники зря выпустят немало стрел, когда куст до них докатится. На каждого из нас их приходилось человек десять или пятнадцать, но даже такой перевес не мог ослабить их страха перед Взятым.
Я брел навстречу зубастому ветру, пока не уверился, что я или зашел слишком далеко, или потерял направление, что было по сути одно и то же. Я уже собрался сдаться, но тут вошел в чудесный островок спокойствия. Я сделал еще несколько шагов, пошатываясь из-за внезапного отсутствия ветра. В моих ушах все еще слышался рев бури – они отказывались поверить в тишину.
Внутри безветренной зоны тесно, колесо к колесу, катились тридцать фургонов, в большинстве своем перевозящие раненых. Фургоны окружала тысяча человек, устало бредущих на юг. Уткнувшись взглядами в землю, они с ужасом ждали своей очереди сменить кого-либо в цепи обороняющихся. Не было слышно ни разговоров, ни шуток. Эти люди видели слишком много поражений и следовали за Капитаном лишь потому, что он пообещал им шанс выжить.
– Костоправ! Сюда! – С правого фланга линии фургонов мне замахал рукой Лейтенант.
Капитан походил на залегшего в спячку медведя, которого разбудили раньше времени. Седые волосы на его висках топорщились, когда он пережевывал слова перед тем, как их выплюнуть, кожа на лице обвисла, а глаза превратились в две темные впадины.
– Кажется, я приказывал тебе никуда не отлучаться, – произнес он с бесконечной усталостью.
– Настала моя очередь…
– Тебя это не касается, Костоправ. Дай-ка я попробую повторить все настолько простыми словами, чтобы понял даже ты. Нас три тысячи. Мы в непрерывном контакте с мятежниками. И у нас только один полоумный шаман и один настоящий врач, чтобы позаботиться обо всех. Половина энергии Одноглазого уходит на то, чтобы помогать поддерживать этот островок спокойствия. Вот и получается, что все медицинские заботы ложатся на твои плечи. А это означает, что ты не должен рисковать в арьергардных стычках. Ни под каким предлогом.
Я уставился в пустоту поверх его левого плеча и, хмурясь, разглядывал вихри песка вокруг зоны спокойствия.
– До тебя дошло, Костоправ? Я ясно все сказал? Я ценю твою преданность Анналам и твое стремление оказаться в самой гуще событий, но…
Я кивнул, потом обвел взглядом фургоны и их печальный груз. Так много раненых, и так мало я могу для них сделать. Капитан не мог понять того чувства беспомощности, которое порождало у меня это зрелище. Я мог лишь зашивать раны и молиться да облегчать страдания умирающих, пока они отходили в мир иной, и мы выгружали их, освобождая место для новичков.
Мы потеряли слишком многих, кто мог бы остаться в живых, располагай я временем, умелыми помощниками и возможностью делать нормальные операции. А почему я полез в линию сражающихся? Да потому что там я хоть чего-то мог добиться, ответив нашим мучителям ударом на удар.
– Костоправ, – рыкнул Капитан. – Мне кажется, ты меня не слушаешь.
– Да, я все понял. Я остаюсь здесь и занимаюсь шитьем.
– Не надо раскисать. – Он коснулся моего плеча. – Душелов сказал, что завтра мы доберемся до Лестницы Слёз. И тогда мы сможем сделать то, что нам больше всего хочется, – раскровенить Твердецу нос.
Твердец стал главным генералом мятежников.
– А он не сказал, как мы собираемся это сделать, если у них такое численное превосходство?
Капитан нахмурился и зашагал по-медвежьи, вперевалку, составляя в уме ободряющий ответ.
