— Я никогда прежде не видела смерть, — сказала она спокойным и вполне разумным голосом. — Они отвели ее от меня.
— Вы ранены? — снова спросил он ее.
— Нет. Я жива.
По ее тону он понял, что она имела в виду что-то совсем иное.
Раскат грома вздыбил разорванные в клочья облака. Небо нахмурилось и залилось длинной серой пеленой холодных слез.
— Кто вы? — спросила она внезапно.
— Командир личной гвардии вашего высочества, — с определенной долей иронии отозвался он.
Струи дождя хлестали их лица. В ее изумительных красных волосах, казалось, вспыхивали искры.
Ему никогда раньше не приходило в голову желать ее. Она была слишком прекрасной, слишком неживой. Но сейчас, все еще держа ее за плечи под проливным дождем, он впервые с головой погрузился в немыслимые колодцы ее глаз. И хотя ее лицо все еще излучало безмятежную рассеянность, в нем вдруг властно заговорило что-то, его «я», его реакция на нее. И внезапно он преодолел всю глубину ее глаз и оказался на их дне, и она была в его разуме, точно обжигающее пламя, а он — в ее.
На миг обоих охватило потрясение и парализующий страх, но за этот миг они полностью узнали друг о друге все.
— Как..? — произнесла она.
— Ты знаешь.
— Подожди, — вскрикнула она, — подожди. — Но ее лицо уже озаряла неудержимая радость, а разум был охвачен пожаром. Он знал, что она не должна этого делать, как знала это она, и как знала то, что он тоже не должен.
Он притянул ее к себе, и она с таким же пылом прильнула к нему. Желание всепоглощающим пламенем вспыхнуло в обоих, с каждой секундой разгораясь все сильнее и сильнее.
На черных развалинах леса, под бешено кружащимся небом, они отчаянно любили друг друга, изгоняя призрак пережитого ужаса, как будто оба ждали этого всю свою жизнь, как будто были последним мужчиной и последней женщиной в мире.
Напор дождя ослаб.
Он взглянул ей в лицо и сказал негромко:
— Это было безумие. Кто угодно мог прийти сюда и увидеть нас. Мне не стоило подвергать тебя такому риску.
Она улыбнулась.
— Тогда ты не думал об этом. И я тоже.
Слова были лишними. Их связывало единение их умов. Он поцеловал ее в губы и помог подняться. Казалось, они знали друг друга всегда. Видения из ее прежней жизни были туманными, замкнутыми; она не испытывала ни сильных страстей, ни сомнений. Его собственные амбиции, страхи, желания отступили. В этот миг она была всем, чего он желал. Она затмевала все остальное.
— Можно найти где-нибудь здесь какую-нибудь повозку и пересечь горы, как крестьяне. В Таддре мы были бы в безопасности, — сказал он.
— Они найдут нас, — сказала она.
— И как же быть? Как? Амрек заберет тебя, а я попусту растрачу свою жизнь в его армии.
— Пока, — сказала она, — мне этого достаточно. У меня нет богов, но Она, возможно, поможет тебе.
Зная о нем все, она знала и о его расе. Он не боялся ее знания и не стыдился этого. В каком-то смысле она возродила в нем того, кем он был, но это была лучшая его часть, а не худшая.
Откуда-то из-за деревьев донеслись крики. Они показались чем-то с другой планеты. Сначала он даже не поверил своим ушам. Но она бросила на него один долгий взгляд, полный грусти и сожаления. Они отодвинулись друг от друга, и она снова стала неподвижной, превратившись в икону, а тоска в ее глазах растаяла, растворившись в янтарной желтизне.
Четверо людей Катаоса нашли их. Они искоса поглядывали на Ральднора, смущенные тем, что знали его еще до его неожиданного возвышения. С ними был капитан Волков; два других погибли, раздавленные глубоко в чреве трещины в земле.
Выражение ее лица не изменилось, когда она взошла на колесницу и ее увезли прочь. Осталось лишь эхо ее мыслей, точно обрывок мелодии, принесенный ветром.
Перед алтарем богов Грозы закололи семь молочных коров. Укротила ли дымящаяся кровь их гнев? Никто не мог бы утверждать наверняка, хотя гадание, для которого пришлось ощупывать еще не остывшие внутренности, утверждало, что это так.
Пол-леса было вырвано с корнем, огромные скалы сдвинуты с места. Иброн вскипел, точно котел.
Корамвис по большей части уцелел. В нижних кварталах обрушились несколько домов и бордель, погребя под собой десять своих лучших девушек. На много дней Корамвис стал религиозным городом.
Катаос, сидевший в своем резном кресле с открытой книгой на коленях, заставил их немного подождать, переминаясь с ноги на ногу и шаркая, показал им, этим двоим драконам-солдатам, что не в его привычках тратить свое время на таких, как они. В углах украдкой собирались сумерки.
— Вы просили у меня аудиенции, — сказал он наконец, — вы ее получили. Насколько я понял, вас удручает какая-то проблема, касающаяся Ральднора эм Сара.
— Да, милорд, — заговорил один из них. Другой молчал, глядя в пол.
— Если это так, почему вы пришли ко мне? Разве вам не следовало обратиться к самому Дракон-Лорду?
— Дракон-Лорду! — Солдат чуть было не сплюнул, но вовремя спохватился, где находится. — Прошу прощения, милорд, но я не желаю иметь с ним никаких дел.
— Если ты хочешь обвинить его в чем-то, солдат, тебе лучше попытаться поговорить с прокурором.
— Я подумал, что лучше все-таки поговорить с вами, милорд. Поскольку Лорд Амрек в отлучке.
Дело становилось любопытным. Этот болван видел какую-то личную выгоду в том, чтобы искать у Катаоса помощи перед Амреком.
— Что ж, — сказал Катаос. — Я выслушаю тебя.
— Милорд, я подвергаю свою жизнь опасности, говоря об этом.
— Об этом нужно было думать раньше. Ты уже сказал вполне достаточно для того, чтобы я приказал арестовать тебя. Продолжай.
— Землетрясение, — неожиданно сказал дракон. На его лице отразилась злоба пополам с суеверным страхом. — Боги разгневались. Думаю… думаю, я знаю, почему. Я был с гарнизоном Повелителя Гроз в Абиссе, милорд. Эта равнинная шваль все еще беспрепятственно въезжает и выезжает оттуда — Рашека больше заботит торговля, чем чистота города…
— Не отвлекайся от дела, солдат. Твое злословие неуместно.
— Прошу прощения, милорд. Я буду краток. Когда я дежурил на улицах, я поймал одного мерзавца с Равнин, у которого не было пропуска. Он замахнулся на меня ножом, но проклятые заравийцы выхватили нож у него из руки и божились, что у него не было никакого ножа. Я вспомнил о нем потом и пошел искать его вместе с Игосом — ну, с ним. Мы забрали его девчонку, но король Амрек узнал об этом и отобрал ее у нас — и, думаю, оставил ее у себя, пока она ему не надоела. Нам никогда не был по вкусу…
