Вдоволь насладившись звучанием таинственных слов, я позвонил Петрову и сообщил радостное известие: секвенция завершена. Мой друг обрадовался, объявил, что наша часть работы по спасению мира выполнена и предложил отметить это событие у меня дома.
Через два часа я усаживался на переднее пассажирское сидение красного спортивного автомобиля – на водительском сидел сам Петров. Крупного американского литератора и сценариста во двор вышла провожать почти вся труппа. Желтоволосый режиссер трижды по-русски поцеловал меня и объявил, что отличную постановку может сделать лишь отличный режиссер по отличному сценарию, а по плохому сценарию, даже самый гениальный режиссер ничего хорошего не сделает. Его речь меня приятно удивила, поскольку несколькими днями ранее, он убеждал меня, что готов поставить гениальную пьесу по инструкции к микроволновой печке. Еще запомнилось, что вознося хвалу моему литературному дару, наш гений ухитрился трижды использовать слова, которые в письменном виде в последний раз я наблюдал в детстве на каком-то заборе – режиссер говорил на хорошем русском языке.
Барбариски были какими-то притихшими – мне показалось, что они слегка напуганы величием шедевра, в создании которого приняли не последнее участие. Это, впрочем, им всем не помешало, привставая на цыпочки, по-сестрински поцеловать меня в щеку, а зелененькая Наташа вдобавок подарила небольшой букетик каких-то белых цветочков и трогательно зарделась.
Юра крепко пожал руку, хлопнул по плечу, назвал братом и велел не болеть.
Алёна издалека сделала ручкой и хитро улыбнулась.
Величавый Хоев, относивший, похоже, успех нашей постановки исключительно на собственный счет, по-мужски крепко обнял, подарил бутылку водки и матрешку и пообещал навестить в Америке.
Спустя час с небольшим мы с Петровым сидели у меня на кухне, причем я – на своем хозяйском месте. Мой друг, взгромоздившийся было на мою табуретку, без звука по первому требованию переместился на гостевой стул, демонстрируя кротость, благодарность и приязнь.
– Знаешь, какой самый распространенный тост у евреев? – поинтересовался он, наливая до краев рюмки.
– Знаю, лэхаим, – блеснул я эрудицией.
– А что означает?
– Догадываюсь, что-то вроде будем здоровы.
– Нет, Траутман, лэхаим значит за жизнь. Давай, Траутман, выпьем за жизнь, которая, нашими с тобой стараниями, похоже, не прервется в этом мире.
– Отличный тост, давай за жизнь! – согласился я, чокаясь со своим другом, – мир мы спасли, а какие у нас теперь планы?
– Через пару дней установится связь с шестьсот шестнадцатым годом в известном тебе Камелоте, и я туда отправлюсь на постоянное место жительства в качестве короля Артура.
– В смысле, не ты, а твоя копия с использованием секвенции героя, – уточнил я. – Если я правильно понял, там ты собираешься связать мир замка Белоснежки с четвертым миром – ведь обе связи нашего мира уже заняты?
Петров благосклонно улыбнулся – похоже, ему понравилась моя догадливость.
Потом разговор перекинулся на таинственную сеть, покрывающую весь мир, точнее, миры. В последние дни я об этом много думал и хотел обсудить свои соображения с другом. Я напомнил ему, что образ паутины мне всегда являлся при выполнении секвенций, связанных с соседним миром – будь то секвенция Артура или объединения миров. Логично предположить, что эта сеть и есть то, что связывает миры, тем более что при выполнении секвенции объединения, я отчетливо ощутил, как сеть распространилась на другой мир. Затем я повторил свое предположение об интернете, ранее изложенное Роберту Карловичу, а чуть позже королю Артуру. Вопреки моим опасениям, Петров воздержался он насмешек. Он просто констатировал тот факт, что в мире Артура интернет не известен, и поэтому моей сети там быть не может, а потом встал и двинулся к выходу из кухни, предварительно поманив меня пальцем. Целью нашего путешествия, как оказалось, был мой компьютер. Петров включил его, а после того, как завершилась загрузка, набрал в браузере какой-то адрес, и мы начали смотреть какой-то ролик – я, сидя в кресле, а он, стоя у меня за спиной. Ролик был посвящен грибам и оказался довольно забавным. Я тут же вспомнил фразу, которой один хороший писатель, начал главу о грибах в своей кулинарной книге, и с удовольствием процитировал вслух: «Грибы, как и некоторые наши знакомые, занимают промежуточное положение между растениями и животными. Ученые до сих пор не решили, есть ли у них душа». Вместо того чтобы улыбнуться (ведь смешно же, правда?), мой друг грозно цыкнул и велел смотреть на экран.
На дисплее показывали лабиринт – вроде тех, по которым исследователи устраивают гонки крыс, чтобы изучить их память, сообразительность и другие ценные качества. В роли крысы, к моему удивлению, выступала грибница, которую я всю жизнь воспринимал просто как корни любимых мною грибов. Камера продемонстрировала сложное устройство лабиринта и проследовала по кратчайшему расстоянию от его входа к концу (на выходе лабиринта находилось, что-то, привлекающее грибницу так же, как кусочек пищи голодную крысу). Диктор в это время объяснял, что грибы, которые мы знаем, с их ножками и шляпками, – всего лишь небольшая часть огромного и сложного организма, главной составляющей в котором является грибница. Упомянутая грибница, тем временем, принялась разрастаться, следуя прихотливым изгибам лабиринта (воспроизведение видео, как я полагаю, шло в убыстренном темпе – не может грибница так быстро расти). Я с интересом наблюдал, как грибница (по-научному, как оказалось – мицелий) довольно бестолково заполняла ходы лабиринта, а голос за кадром снабжал меня всё новыми и новыми сведениями. Я узнал, что длина нити мицелия, весящая всего один грамм, достигает в длину до тридцати пяти километров, и такая нить называется гифом. Сложность структуры мицелия, по утверждению диктора, превосходит сложность головного мозга человека. Кроме того, мицелий, подобно мозговому веществу, принимает самые различные формы – шнуры, сплетения, срастания, и каждая из форм имеет свои научные названия – названий я, разумеется, не запомнил.
Тем временем, самый удачливый отросток грибницы достиг, наконец, выхода из лабиринта и начал обвивать вожделенную приманку.
– Полагаешь, это и есть космическая сеть, связывающая миры? – иронично спросил я. Петров в ответ рыкнул и махнул рукой: мол, не отвлекайся, смотри дальше!
Дальше стало еще интереснее. Кусочек, отщипнутый от грибницы-путешественницы, положили в начало другого лабиринта, совпадающего по форме с первым. К моему изумлению, вместо того чтобы хаотично распределяться по ходам, мицелий целеустремленно рванул по кратчайшему пути и очень быстро достиг цели. Более того, оказалось, что сообразительная грибница этим не удовлетворилась, а вторым своим отростком, забравшись на потолок лабиринта, проложила прямой путь от входа к приманке.
