Еще и люк задраил.
Их мгновенно отпустило. Саня обессилено растекся в своем кресле. Яр примостился на краешек своего, поерзал и, не выдержав, спросил:
— Это от сувениров нас так колбасило?
— От них, — выдохнул кот.
— Как ты догадался?
— Не догадывался я, просто посмотрел.
— Ты же глаза закрыл.
— С закрытыми глазами иногда больше видно.
— Дальше поедем?
— Давай.
— Горючки с гулькин нос. Хватило бы до конца…
— Стой! — дернулся Санька. — Открой люк.
— Зачем?
— Посмотреть.
Шлем валялся в сугробе, на глазах превращаясь в легкий осотов пыли. Дыхание ветерка, и он рассыпался серой кучкой. В такую же превратился кусок черепа. Только рожки продержались чуть дольше, но и они исчезли, взорвавшись серебристыми фонтанчиками.
— Все, — успокоил человека кот. — Можно ехать дальше.
Рукав, по которому они катили, кончился в один момент. Сияющий зимний день померк, пыхнул напоследок ослепительной вспышкой и превратился в полную темноту. Яр ударил по тормозам. А Сане показалось, что они падают. Но приземления все не наступало и не наступало. Яр включил фонарик. Лицо сделалось напряженным.
— Что будем делать?
— Смотреть, — отозвался Саня, и полез к люку.
Бампа стояла на песке. Траки чуть не на половину ушли в сыпучий бархан. Рядом в двух шагах плескалась черная вода.
— Вылазь, — скомандовал кот товарищу. — Ух, и жарища тут.
— Африка.
— Это что?
— Место такое. Там люди черные и такое же черное от перегрева солнце.
— Солнца не вижу. А вот звезды есть. Гляди.
На волнующейся поверхности воды скользили неверные огоньки.
— Есть звезды, значит должна быть луна, — вслух подумал Яр.
— Не обязательно. Может, сегодня безлунная ночь.
— А так бывает?
— Бывает.
— Поверю на слово…
— Слушай, — обернулся Саня к невидимому Ярославу, — хранитель нам как раз про это место говорил. Одного — море пропустит, другого скала. Кто первый в воду полезет?
— Я всяко купаться не стану. Не хватало, чтобы меня в самый последний момент в нейтральных водах какая-нибудь тварь схарчила.
Саня не стал настаивать, подошел и сунул руку в набегающую волну. Хорошо, что только на пальцы попало. Кожу обожгло. Капли показались тяжелыми, как свинцовые шарики. Кот отпрыгнул.
— Кусается? — спросил Яр
— Иди ты попробуй.
Парень сначала полез в брюхо бампы, засветить фары, потом осторожно поднес к воде палец… пока не уперся в дно. Саня видел, как рука окунулась, как схватила пригоршню камешков.
— Фигня какая-то, — пробормотал Яр. — Видимость одна…
— Значит, тебе туда, — заключил Саня.
— А тебе?
— Пойду искать скалу.
Далеко ходить не пришлось. Скала клином врезалась в теплый песчаный пляж, подходя к самой воде, в которой плясали, отсутствующие на небе звезды. И самого неба тут как будто не было, было нечто, нависающее, и даже понуждающее, быстрее убраться. Сане казалось, что оно в вышине подрагивает от нетерпения. Кот попробовал крепость камня. Рука прошла камень насквозь.
— Мне сюда, — сообщил он товарищу.
— Видимость? — уточнил Ярослав.
— Да. Точно как у тебя. Не соврали хранители.
— Слушай… а почему они нас про шлем не предупредили?
— Может, сами не знали… хотя они много лет воевали с габайной… не пойму.
— Есть одно нехорошее предположение, — начал Ярослав. — Они знали, что шлем и куски падали не безопасны, и нарочно не стали нас предупреждать. Перерезали бы мы друг дружку и — конец волнениям, никто больше про эту тропу знать не будет.
— Даже если и так, Яр, они хранят тропу и, наверное, считают, что все средства для этого хороши.
— Погано это.
— Кто б спорил.
— Санька, пошли со мной, — вдруг дрогнувшим голосом попросил Ярослав. — Заберемся в кабину и проскочим хляби. Тебе у нас понравится.
— Я не могу. У меня дома остались друзья.
— Новые появятся.
— Друзья — это то, что на всю жизнь. Я только с ними понял, что не один. Таких больше не будет.
— Жаль… а если не на долго?
Саня чувствовал, что истекают последние минуты. Нечто нависшее над ними, готово было вот-вот сорваться и прекратить пустой спор.
— Нам пора. Яр, я когда-нибудь обязательно доберусь до твоего мира. Я тебя найду.
— Как?
— Унюхаю, — расхохотался Саня.
Над головой заскрипело. Кот метнулся к скале. Человек прыгнул в люк машины. Бронированная громадина дрогнула, заворчала и поползла в воду.
В несуществующем небе зародилось и стало нарастать желтое свечение. По нему пробежали радужные всполохи. Последнее, что увидел Саня перед погружением в эфемерную скалу — искристую радугу.
Эд
Дышать было нечем. Да и незачем. Уже. Отбегался несчастливый щенок по имени Эдвард Дайрен. Руки и ноги крепко спутаны. Пальцы онемели. Тупая игла шевелилась в плече. Сломанная ключица натянула кожу — вот-вот порвет.
Эд старался не двигаться, но его постоянно тормошили. На то, надо полагать, имелся отдельный приказ повелительницы Рахны. Конвойный то и дело склонялся над связанным пленником и трепал его по больному плечу. Эд только морщился. Стонать он себе запретил.
Его опять тряхнули. Все тело прошила боль, исходящая из плеча, как молния из тучи.
— Гляди, — заорал над ухом конвоир, — сейчас Местыря колесовать будут.
Эд не отреагировал. Его тряхнули сильнее.
— Госпожа Рахна распорядилась, если ты отворачиваться надумаешь, отрезать тебе веки. Так что — лучше гляди.
Угроза не напугала, скорее раздосадовала. Его уже так измучили, что дополнительные истязания, вместо боли должны, кажется, были принести скуку. Но если отрежут веки, будешь таращиться до последней смертной минуты, потешая толпу.
Зевак далеко не отгоняли. Эд видел серые спины. Народ был страшно нищ и оборван.
На сегодня было запланировано грандиозное зрелище: одно колесование, одно сожжение и одно посажение на кол. Осталось дождаться своей очереди. Все болело, как не болело еще никогда в жизни. Палачи и конвоиры постарались на совесть.
Но Эдвард Дайрен даже на пороге страшной казни не желал призывать смерть. Может быть, после, когда станет уже вовсе невмоготу, но не сейчас, пока боль можно было вытерпеть.
Он так задумался, что перестал видеть окружающее. А Местыря между тем выволокли на площадку перед двумя вертикально поставленными колесами. Мужик орал и упирался. Его огрели палкой. Местырь поперхнулся и обмяк. Двое крепких жилистых гвардейцев, подхватив под мышки, водворили человека на эшафот. Привязать его к столбу было делом одной минуты. Гвардейцы торопились. Начни приговоренный упираться, придется ловить, теснить, держать, и все это в узком пространстве между колесами.
Внутренняя поверхность круглых дисков была часто утыкана длинными четырехгранными шипами. Гвардейцы соскочили с площадки, каждый пошел к своему колесу. По команде Рахны они взялись за вороты наподобие колодезных. Рукоятки завертелись. Вращающиеся в разные стороны, колеса пошли на сближение.
Что такого сделал Местырь, чтобы его так казнить?
Возмутился! Ему обещали чин капитана, если вернется с той стороны, а отделались добродушной поркой. Тут-то и прорвалось. Он же нелюдей на красное озеро… он же сам! Обещали!
Ах, ты еще и требовать! На колесо!!!
У жирной суки, едва помещавшейся на высоком троне, напрочь отсутствовало чувство благодарности. Да и человеческого в ней было не больше, чем в рогатом существе с дыркой вместо живота, которое у Пелинора чуть не присосалось к Дайрену. Если бы ни Санька…
Эд заскрипел зубами. Кончики штырей как раз достигли растопыренных локтей Местыря. Человек истошно завопил, и кричал, уже не переставая, постепенно переходя на хрип.
Эд скрипел зубами не по нем. Страшно смотреть как кто-то, — любой человек, — умирает мучительной смертью. Такого быть не должно. Такого не было на земле аллари. Оно пришло вместе с властью людей, которые не ценили жизни.
Прежние властители страны столетиями удерживали людей от кровавых забав. За то, когда дети обезьяны вырвались из-под длани мерзких нелюдей, первое, что они начали — уничтожать себе подобных.
Санька, — думал Эд, обратив глаза в сторону вращающегося ужаса, — как же я тебя не уберег! Теперь — все. С гибелью Александра кончалась не только жизнь арлекинов, исчезала надежда для всех. Эд не попадет в Столицу. Герцог останется у власти. Аллари исчезнут. Останутся нищие серые толпы, которые пожрут в конце концов сами себя. Сейчас на площади приграничного княжества истекали последние моменты жизни страны под названием Аллария.
Охранник тряхнул — гляди! Местырь молчал. Оно и понятно. Орать там уже было нечему. Истыканные штырями, колеса сблизились, попутно намотав на себя человека. Отдельно правая половина, отдельно левая. Кровь и дерьмо вылились на середину эшафота. В воздухе стоял смрад. Смердели немытые люди, смердела залитая кровью и нечистотами земля лобного места, смердели свежие внутренности предателя, который, все же, не заслужил таких мук. Уж от руки хозяйки, для которой радел — и подавно.
