Михаил, насколько позволяла непроглядная тьма, огляделся. Дед Овтай и его предшественники волхвы ничуть не сгустили краски, даже когда описывали жуткие чертоги, сложенные из человеческих черепов и костей. Башня Хозяина Нави источала такую мощную энергию смерти, что Михаил даже помыслить боялся, сколько загубленных душ, поддавшихся темным страстям и соблазнам, расколотых обидами и распрями, источенных сомнениями, разъеденных завистью, развращенных вселенской гордыней, поддерживало эту мощь.
Конечно, Михаил не увидел ворот и сторожевых башен, которые, по рассказам деда, караулили злая Недоля, Горе да Кручина, Обида да Беда. Зато лиходеи и душегубы, умершие дурной смертью, да так в содеянном и не раскаявшиеся, бродили по пустоши, подкарауливая добычу не хуже порождений Нави. Давно утратившие человеческий облик, покрытые грязью и слизью, звероподобные и уродливые, обросшие чешуей или шерстью, они даже после смерти не знали покоя и за неимением иных жертв бесконечно грызлись друг с другом.
Одни отчаянно рвали ближним и дальним глотки и выедали внутренности из-за нанесенных стекавшей сюда из верхнего мира слизью и гнилью отбросов. Другие вступали в ожесточенную борьбу, пытаясь завершить какие-то старые распри, или просто от скуки или от того, что кто-то кого-то задел. И вся эта жуткая игра происходила буквально на головах у тех, кто изнемог или при жизни предпочитал праздность, а теперь просто отдался на волю распада, все больше погружаясь в зловонное болото вселенской свалки.
А еще там бродили немертвые — не нашедшие упокоения люди и сотни погибших в жутких мучениях животных, которым черная магия Бессмертного закрыла доступ на Радужный мост. И конечно, завидев пришельца из мира живых, все они, как ранее порождения Нави, захотели изведать его крови, а между тем Михаилу сейчас требовалось сосредоточиться, чтобы построить портал.
«Ни о чем не тревожься, — успокоили Михаила духи, — вытаскивай все, что требуется, мы тебя прикроем».
Конечно, математика никогда не относилась к любимым предметам Михаила. Однако имевший инженерное образование и в годы войны эвакуировавший заводы на Урал дед Федор, пока был жив, с ним занимался и требовал строже учителей. Особое внимание он уделял геометрии и черчению, заставляя повторять теоремы и переделывать набело аксонометрические проекции. Знал бы он, при каких обстоятельствах внуку пригодятся эти уроки.
Найдя относительно ровную площадку на камнях, Михаил попросил Семаргла очистить его от гнили и слизи, потом посыпал остатками песка с семи заветных ключей. Теперь следовало, как объяснили Водяной и дед Овтай, расставить служившие в качестве зеркал фульгурит, обсидиан и отполированный серебряный амулет Дархана, стараясь поймать отражение башни.
Когда Михаил только планировал путешествие в Навь, у него возникали мысли проникнуть внутрь этой жуткой крепости и поискать смерть Хозяина Нави там. Сейчас, видя, какие яростные атаки душегубов, чудовищ и немертвых его помощникам приходится отбивать, он понимал, что не стоит попусту рисковать, и все-таки разумнее спросить сначала у Ворона Вороновича. Вернуться он всегда успеет.
Следовало торопиться. Жуткие обитатели пустоши отпускать добычу не спешили, норовя прорваться через пламя Семаргла или пролезть под брюхом эхеле. Они целыми ордами запрыгивали мамонту на спину, впивались в ноги, тщась опрокинуть. Другие, наделенные крыльями, атаковали выписывающего фигуры высшего пилотажа Семаргла. Смерти они не боялись: все они давно уже умерли или вовсе не жили. К боли, своему вечному уделу, привыкли, только пестуя в ней злобу и распаляя кипучую ярость. И даже развоплощение представлялось лишь досадным недоразумением. Впрочем, немертвые, кажется сами лезли под пламя Семаргла в надежде таким образом освободиться и попасть на Радужный мост.
Михаил, собрав волю в кулак, не позволял себе суетиться и не давал страху взять над собой верх, продолжая построение. Когда во всех трех зеркалах заклубилась отраженная тьма, а песок под ними начал плавиться, он спокойно встал в центр круга и поднес дудочку к губам, призывая духов, стараясь не думать о том, что с ним произойдет в случае ошибки. И вот уже пространство вокруг зеркал начало изгибаться, закручиваясь водоворотом, а через миг он вместе со своими помощниками стоял на абсолютно пустом морском берегу.
Закатное солнце, показавшееся нестерпимо ярким после непроглядного мрака, освещало безжизненные черные скалы, окрашивало в цвет венозной крови маслянистые, тяжелые волны, разбивавшие о берег неторопливые седые валы, хотя ветра и вообще какого-то движения воздуха не ощущалось. У самого горизонта, где опять дыбилась фиолетовая тьма, небо пронзали неровные зигзаги и трезубцы зарниц.
«Ну наконец-то! — выдохнул эхеле, по собачьи отряхиваясь. — Насилу вырвались! Вот же настырные твари попались! Видимо, с голодухи шаман в собственном соку им очень вкусным показался!»
«Или на мамонта позарились, решили, что хоть на том свете наедятся», — добавил Семаргл, облизывая лапу и тут же брезгливо отплевываясь с недовольным ворчанием, что все-де падалью провоняло.
«А ты говорил что-то про злые щели, Стикс, Коцит», — назидательно припомнил эхеле, вытирая о камни запачканные скверной бивни.
«Тут все по-простому, грубо, без поэзии», — вздохнул Семаргл, приводя в порядок шерсть.
«Где мы?» — пропустив болтовню духов мимо ушей, спросил Михаил, ошалело оглядываясь. Хотя на освещаемой солнцем стороне горизонта маячил какой-то остров или даже два, никаких мостов или намеков на иную переправу не существовало.
«На краю мира, — пояснил Семаргл. — Чуть в стороне от того места, где река Смородина впадает в море-Окиян, несущий свои воды за пределами пространства и времени».
«Это тот, по которому плавают три кита, держащие на спинах плоскую землю», — на всякий случай уточнил Михаил.
«Мне больше по душе версия с черепахой и слонами», — мечтательно проговорил эхеле».
«Не знаю насчет черепахи и китов, — фыркнул Семаргл, — но Мировой змей, спящий на самом дне, тут регулярно колеблет море и землю. А еще каждую ночь ведет битву с солнцем, вершащим свой полуночный путь».
При других обстоятельствах Михаил бы многое отдал, чтобы своими глазами взглянуть на свивающего кольца Уробороса или Йормунганда. Но сейчас его мысли устремлялись в направлении острова Буяна и основной цели их пути — утеса, ставшего пристанищем Ворона Вороновича.
«Ты сможешь меня туда перенести?» — спросил Михаил у эхеле.
Тот лишь покачал всклокоченной после схватки мохнатой головой.
«Я могу беспрепятственно проходить только по рекам и озерам, — виновато пояснил мамонт. — Они под землей текут, в Земле сырой свое начало берут. А море-Окиян мне неподвластно».
«Здесь даже мои крылья не справятся», — добавил Семаргл.
Михаил прикинул расстояние и попытался построить портал. Но зеркала отказывались ловить отражение острова, словно он был миражом, порождением игр преломленных лучей или и вовсе существовал только в воображении. Более того, попытка извлечь из дедовой дудочки хоть пару звуков тоже провалилась: воздух, выходя из легких Михаила, вместо того, чтобы создавать колебания в стволе флейты, непостижимым образом рассеивался, будто в вакууме или в воде. А ведь во время путешествия по подземным рекам к озеру Водяного таких проблем не возникло. Неужели царицы специально объяснили, как построить портал и, поманив призрачной надеждой, прислали сюда на погибель?
«Может быть, это место какое-то неудачное?» — предположил эхеле протягивая хобот, чтобы поднять Михаила на спину.
Они двинулись в путь вдоль берега, но ничего не менялось. Похоже, море-Окиян блокировал магию.
«Может быть, все-таки существует какая-то переправа», — предположил Семаргл, срываясь с места и улетая на разведку.
Михаил обреченно подумал о том, что, коли через реку Смородину перекинут только Калиновый мост, а Молочную реку и вовсе приходится преодолевать вброд, вряд ли море-Окиян тут станет исключением. А на Радужный мост его не пустили. Он делал над собой чудовищные усилия, чтобы не впасть снова в отчаяние и не начать паниковать, когда из-за тучи вдруг спикировал Семаргл, крылья которого сияли так ярко, что затмевали не только угасающий свет закатного солнца, но и зарницы молний.
