Мария Васильевна тоже заплакала, крепко обнимая и прижимая к себе инфанту. Потом прошептала:
— Я когда здесь, всегда представляю как одиноко и страшно было Иоанну в этом подземелье, как тосковал по любви и заботе, по ласке и добрым словам. Как молился он…
— Ты Маша, я Софа, у нас один муж — у меня династический, но ставший любимым, у тебя любимый, но династическим он не мог стать. Я хочу, чтобы ты была всегда вместе с нами, не хочу видеть тоску в глазах мужа, пока тебя нет рядом с ним. А мы будем любить его, и рожать ему наследников, и заботиться о нем, и ласкать ночами…
Женщина от ее слов словно окаменела, даже кожа похолодела под ее ладонями. Софья Петровна горячо зашептала в ухо:
— Он наш муж, Маша — и нам его не нужно делить. Я беременна и не могу выполнять супружеский долг, зато ты его исполнишь. Так надо, пойми! У него две империи, народ — и с нами он должен черпать силы для грандиозной работы, и нести ту ношу, которая взвалена на его плечи! А слухи, которых ты всегда опасалась?! Их не будет, сестра! Сейчас ты поймешь почему, и не смей отказываться — Иоанн, как император Всероссийский, не нарушил данное тебе свое слово!
Софья Федоровна подошла к двери и стукнула кулачком по дубовым доскам, громко произнесла:
— Любезный Александр Алексеевич, откройте дверь!
Князь Вяземский отодвинул засов и в глаза ударил уже не сумрак, как считала императрица вначале — а чуть ли не яркий свет, насколько была разительна перемена в ощущениях.
— Ваше императорские высочества, великие князья Василий и Владимир! Ваше царское величество, государь Эпира и Албании Иоанн, первый этого имени! Подойдите ко мне, дети мои, и возьмитесь за руки! Как я взяла за ладонь свою царственную сестру, государыню Эпира и Албании Марию, дочь Василия.
Мальчики гуськом, один за другим прошли в «секретный каземат», с удивлением и страхом разглядывая подземелье. Но держались почти смело, и дружно сцепили ладошки, причем юный эпирский царь стоял в центре, с восторгом глядя как на свою мать, так и на императрицу.
— Притворите дверь, князь, нам нужно остаться наедине!
Дверь лязгнула, мальчики чуть вздрогнули, будто их отсекли навек от солнечного света и тепла. В темноте чуть горели, отгоняя сгустившуюся тьму огонек лампадки и пламя свечи.
— Здесь, в этой камере долгие восемь лет провел ваш отец — император и самодержец Всероссийский и Византийский. Вот икона, на которую он молился долгими часами, находя в себе силы, и замыслив великие свершения! Болгары, греки, сербы и черногорцы называют императора Иоанна Спасителя святым за освобождение от османской неволи, русские крестьяне благословляют его имя и царствование за отмену крепостного рабства. Малороссы и белорусы почитают святым Иоанна Освободителя, избавившего их от панской неволи! Это ваш отец, гордитесь им, и его делами!
Софья Федоровна судорожно вздохнула, у нее перехватило дыхание — все же воздух в камере тяжело сгустился. И неожиданно заговорила Мария Васильевна, ее тихие слова падали камнями:
— Дети мои! Вы должны продолжить славные деяния венценосного отца! Не только сохранить их, но и всячески приумножать, помогая ему всеми силами, учась у него постоянно. Будьте дружны, всегда помогайте друг другу! Никогда не преисполняйтесь гордыней — она должна остаться тут, под этими мрачными сводами. Почитать дела и помнить завет, данный императором Иоанном, третьим этого имени — раб, прикоснувшийся своей ногой земли православной, да будет навеки свободным человеком! Имя русское держать всегда честно и грозно!
— Поклянитесь в этом, дети мои, вмести с нами!
Императрица сделала шаг вперед и подняла правую руку. В полной темноте прозвучало пять голосов, сказавших одно слово:
— Клянусь!
— А теперь давайте помолимся перед иконой Богородицы, перед которой ваш родитель Иоанн Антонович проводил долгое время, ища в молитвах путь к спасению и прозрению!
Женщины и дети разом опустились на колени, встали прямо на холодные камни, и негромкая молитва стала отражаться от стен подземелья. И когда она закончилась, то поклонились разом, уткнувшись лбами в холодный пол. Затем императрица при помощи маленького Иоанна поднялась с колен, Василий помог встать Марии Васильевне.
Женщины и дети вышли из «секретного каземата», и в сопровождении князя Вяземского поднялись в башню, потом спустились и вышли во внутренний двор цитадели. Там их ожидали немногочисленные придворные, комендант крепости генерал-майор Бередников, испанский посол граф Аранда и немногочисленная охрана этого тайного узилища, в котором были еще узники. Об их участи и спросила императрица:
— Генерал, если не секрет, кто содержится в тайных камерах?
— Отнюдь, ваше величество! Там два надзирателя, что всячески притесняли государя-императора, обрекая его на муки. Один из них хотел его убить, но Господь не дал, сломал убивцу шпагу. Простите — однако взглянуть на них никто не может, прошу еще раз простить — на то строгое Высочайшее Повеление! Поверьте — содержат их намного лучше, полтина в день и они не лишены света и прогулок. А также отводят в баню. И посещают церковь воскресными днями и Светлыми праздниками, а священник с лекарем ежедневно их обходят. Правда на убийцах надеты маски, которые те могут снять только в камере.
— Хорошо, генерал, благодарствую. А еще узники были в тюрьме, я могу спросить о том?
— Три года тому назад был выпущен на свободу граф Никита Иванович Панин — он отсидел в камере тройной срок от того, на который обрек его императорское величество. И направлен к наместнику Сибирскому в Иркутск. Возглавлять там миссию Коллегии иностранных дел, чтобы установить с сопредельными странами отношения.
— Спасибо, генерал, я расскажу мужу о вашей ревностной службе. И вот вам от меня в подарок перстень. А от имени моего венценосного отца граф Аранда вручит вам знаки второй степени Королевского Достопочтенного ордена Карлоса, третьего этого имени!
— Благодарю ваше императорское величество!
Бередников склонился в поклоне, а Софья Федоровна посмотрела на генерал-прокурора князя Вяземского и посла, к которым тут же присоединился комендант.
— Вы о чем-то хотите меня спросить, сеньоры?
— Государыня, у нас троих есть нижайшая к вам просьба…
Глава 12
Санкт-Петербург
Иоанн Антонович
вечер 4 октября 1774 года
— Иван Абрамович, вам надлежит выполнить одну из самых важных миссий, которая только может выпасть на долю адмирала флота Российского! Это деяние может прославить ваше имя! И вы заслужите признание потомков даже сквозь века.
Иван Антонович остановился у кресла, на котором расположился моряк, на серебристых погонах которого раскинули свои крылья по сторонам вышитые черно-золотистой нитью двуглавые орлы. И положил свою руку на плечо контр-адмирала, не давая тому возможность вскочить перед ним, как того требовал этикет.
Для любого военного устав всегда на первом месте, и если император приказал сидеть в его присутствии, то это повеление требуется выполнять беспрекословно. Однако сакральная фигура монарха неизбежно оказывала свое влияние и офицеры вольно или невольно всегда пытались вскочить. Ведь нельзя слушать сидя стоящего перед ним его императорское величество — такое поведение просто непозволительно для дворянина.
— Я же попросил вас не вставать, Иван Абрамович, а спокойно меня слушать. Дело важное и секретное — и надлежит вам его выполнить со всем тщанием, осторожностью, рассудительностью и отвагой, которые вас аттестуют должным образом.
Иван Антонович уселся за стол, чтобы не нервировать сорокалетнего моряка, отличившегося в Архипелагской экспедиции. Черные вьющиеся немного короткие волосы и смуглое лицо выдавали в нем эфиопские черты его отца, знаменитого «арапа Петра Великого». А вот от матери, остзейской баронессы, контр-адмирал Ганнибал получил «сглаженный» облик, высокий рост, с чисто европейскими манерами хорошо воспитанного и образованного дворянина, умеющего держать себя в обществе.
