та больше не лезла на дерево.
Мальчишек они тоже проучили вдвоем. Собственно, после этого принц и научился стоять не только за себя, но и за тех, кто слабее. И вот теперь это светлое, честное нельзя замарать местью. Но как это сделать, если принцип «око за око» впитывается с молоком матери, с горным воздухом и морской солью? Где получить не только убежище и защиту, но и мудрость?
Брен Кухул даже остановился на мгновение, пытаясь найти ответ. Потом глаза его вспыхнули, и он уверенно зашагал по темному подземелью. В голове созрел план, как не просто спасти Румпеля, но и дать ему то, что он никогда не получит в королевстве Семи Островов. Далеко, на северо-западе, на острове Гардарсхольм, живет старый колдун Эрилаз, знаток рун и начертаний. Два столетия назад Брен Кухул вывел его из осажденного замка вместе с королевскими детьми, и тогда маг дал вассальную клятву прямым потомкам рода Хредель. Видимо, пришло время воспользоваться ей. Одно плохо: в Гардарсхольме нет замков, а огонь их вытянутых хижин слишком слаб. Но об этом гроган постарался не думать. Впереди ждало долгое и опасное путешествие.
-----
[1] Горжет – элемент рыцарского доспеха, защищающий шею.
Гинерва плавала в мутном вареве кошмаров. Отсутствие сердца не спасло организм от лихорадки. Огонь лился по венам, выжигая все живое. Ей снился Николас, глядевший с теплотой и просивший похоронить его по обряду предков, аконит, колышущийся на ветру, огненное копье, пылающее посреди чертополохового поля, и дождь, барабанящий в окно. Острой иглой в сознание вонзался плач ребенка. Несколько раз она вскакивала и бежала – нет, не к колыбели, к часам. Но песчинки, надсмехаясь над ней, кружили за стеклянной преградой, словно сонные мухи. Падая медленно, вязко, одна за другой.
Наконец горячка отпустила, и королева проснулась. В покоях стояла гулкая тишина. Няньки, сиделки, слуги словно испарились. Младенец спал, а за окном разлетелся пурпурно-охристыми брызгами закат. В соседней комнате на кровати лежало тело короля. Его обмыли и нарядили в дорогие одежды, расчесали волосы и бороду. Казалось, монарх заснул: коснись руки, он откроет глаза, и хмурая складка ляжет меж бровей. Гинерва присела на край кровати, всмотрелась в знакомые черты, такие мягкие и спокойные теперь. Все страсти, сомнения, что бушевали в душе долгие девять месяцев, схлынули, как вода в час отлива. Не было ни сожаления, ни радости. Что сделано, то сделано. Теперь надо идти вперед: похоронить супруга, наказать бунтовщиков, укрепить власть и сохранить ее для сына. А у нее ни одной живой души, на кого можно было бы положиться. Слуги и те разбежались, словно крысы. Помедлишь, и разорвут страну, как ветхое полотно.
Гинерва поднялась, превозмогая слабость. Следовало одеться, найти кормилицу и спуститься в общий зал. Траурного одеяния она не нашла и надела то, в котором ходила вчера. Вопиющее нарушение этикета, но возможности искать и выглаживать иной наряд не было. Платье далось с трудом, болтающуюся ткань с боков пришлось скрывать тяжелым наборным поясом, но королева не могла позволить себе выглядеть небрежно.
Коридор обнял тишиной. Не дремлет постельничий на маленькой скамеечке, не играют в кости гвардейцы, не ждет распоряжений служанка. Послав все кары небесные на голову слуг, Гинерва взяла ребенка на руки и спустилась в общий зал. Там стоял шум рыночной площади. Лэрды и эрлы кричали, словно торговцы рыбой, и так были увлечены, что заметили свою королеву лишь, когда она вышла на середину зала. Гул схлынул, споры стихли. Гинерва молча прошла к тронным креслам и села на свое место. Окинула взглядом придворных и громко приказала:
— Принесите колыбель королю!
Зал отмер, зажужжал, как растревоженный улей.
Требование королевы исполнили и теперь смотрели десятками испуганных глаз, стояли, пригнувшись, как пшеница на ветру, шептали, не в силах сказать в голос или промолчать.
Гинерва впитала в себя эти взгляды, звуки, недоумение и страх. Да, чужой страх она теперь чувствовала особенно ярко. Пока он разрознен, поверхностен и направлен в разные стороны. Королева видела липкие нити страха, знала, как подхватить их и дернуть изо всех сил.
— Почему вы здесь? — спросила она и замерла, отмечая замешательство на лицах.
—Где ж нам быть? — пробурчал снешаль замка, но в тишине его слова раздались, словно шум обвала в горах.
— Конечно, вы, кэрл Мелвилль, на своем месте, — Гинерва позволила яду разлиться медом. — Ведь слуги при деле, приготовленье к похоронам и коронации начались, покои королевы и новорожденного короля хорошо охраняются, а служанка подала положенный мне после родов бульон. Или вы спустились в общий зал, чтобы умолять меня освободить вас от должности?! – голос усиливался, отражаясь от каменных стен, — Вы все сюда могли прийти лишь с одной целью: просить о прощении и даровании права разделить смерть со своим королем.
— Миледи, не много ли вы на себя берете?! — не выдержал упреков лэрд Сомерленд, королевский казначей.
— В самый раз. Я королева, я вдова короля и мать короля. Я была рядом с мужем до последнего его вздоха, а где были вы, шакалы трусливые?
— Ваш дядя возглавил восстание! – не унимался казначей.
— Ах, мой дядя?! А вы, значит, знали и молчали! Я, например, не ведаю, кто возглавил отряд и вломился в наши покои под личиной Николаса, а вам это известно. Стража!
Два крепких мужа предстали перед троном.
— Проводите лэрда Сомерленда в темницу, он арестован за соучастие в заговоре, и приведите сюда убийцу короля.
Пока воины исполняли приказ, никто более не посмел высказаться. Придворные стояли в раздумьях, и каждый в этот миг решал, как ему быть далее. Королева-мать не оставила надежд на то, что передаст регентство одному достойному мужу или совету избранных. И теперь следовало понять, как выйти из щекотливой ситуации с наименьшими потерями.
Стражники привели пленника, и Гинерва вздрогнула. Стоящий перед ней мужчина был как две капли воды похож на Николаса. Рана на бедре терзала его, и он стоял, перенеся вес на здоровую ногу, слегка пошатываясь.
Гинерва впилась пальцами в резной подлокотник.
— Отвечай, изменник, кто ты?
— Я твой король и господин, женщина, — прохрипел пленник. Королева скривила губы. Нет, теперь она видит подмену: не та мимика, не тот голос, движения.
— Хорошо. Это
