Николь на совет приглашу, прежде всего потому, что она станет украшением стола, даже сидя за ним на стуле. Кроме того, ей как казначею можно с самым умным видом задать вопрос: «Софи-Дениз-Мариэль-Николь-Доминика Соланж, сколько денег у нас в корабельной кассе?»
Хотя я и сам знаю сумму с точностью до последней клипы.
Заодно уж попробую кое-что выяснить. Вчера, по дороге на корабль, Николь пару раз обмолвилась о господине Айениале в самых превосходных тонах, так он ее впечатлил. Вот и попробую узнать — насколько? Заведу разговор о вчерашнем вечере, якобы случайно скажу вслух его имя, чтобы посмотреть: как Николь на него отреагирует?
«Ну как господин Айениаль мог ей понравиться, ведь он много ее старше, и вообще», — размышлял я.
Что именно означает «вообще», мне так и не удалось придумать. То, что он контрабандист, рабовладелец, возможно, пират, и все остальное прочее? Так хороших девочек всегда тянет к плохим мальчикам, тоже мне секрет! Правда, у этого мальчика полностью седая голова, но именно подобную седину называют благородной, хотел бы я иметь когда-нибудь именно такую.
Так, у меня ясно вырисовывается образ человека, каким я бы хотел стать в будущем. Черты лица можно оставить прежние, мне они нравятся, речь, знания и манеры — Рианеля Брендоса, а… Хотя нет, без седины можно смело обойтись, даже такой благородной с виду. Вместо нее лучше добавить колоссальное состояние, чтобы от меня буквально наповал разило запахом золота. Словом, есть у меня в жизни то, к чему следует стремиться, а цель в жизни — это главное.
В том, что на время нашего совещания «Небесный странник» останется без командования на мостике, тоже нет ничего страшного: погода отличная, видимость прекрасная, Сенгельские горы на расстоянии не менее часа лета, а под нами голая степь. Гвенаэль Джори — опытный небесный паритель, его хоть сейчас навигатором ставь. Пожалуй, я так и поступлю, если Рианель все же уйдет, и даже помогу ему с получением навигаторского медальона. Ну а когда Гвен в компании с Энди Ансельмом и Родригом Брисом, так вообще волноваться не о чем.
Я уж совсем было собрался объявить Рианелю о совете, который начнется в моей каюте через несколько минут, — все же дама придет, нужно сначала застелить постель, — когда обратил внимание на Энди. С ним явно происходило что-то не то. А еще… еще он жевал что-то зеленое!
«Рангили! — вспыхнула догадка в моей голове. — Он успел нарвать листьев с кустов рангу, росшим рядом с тем местом, куда мы посадили „Небесный странник“».
Самого кустарника я никогда прежде не видел, но слишком уж сходилось его описание с тем, что росло на поле: невысокие, по колено, кустики с ярко-изумрудными листьями и гроздями крохотных желтых цветков. На кустиках рядом с кораблем никаких гроздьев я не видел, но не может же рангу цвести круглый ход. Кроме того, пить Энди запретили, а с него станется, чтобы опуститься до того, чтобы начать жевать рангили. Сходилось даже то, что он с каким-то воодушевлением помогал Родригу переносить доски на новое место. Одним словом, моя вчерашняя мысль оплачивать жалованье Энди листьями кустарника рангу показалась мне сейчас очень глупой.
— Ансельм! — рявкнул я не своим голосом. — Быстро на мостик!
Энди оказался на мостике несколькими скачками.
Взгляд его не выражал полную готовность выполнить любой мой приказ, например, выпрыгнуть за борт, но ясно давал понять, что уж коль скоро его вызвали к капитану именно таким образом, значит, на то есть особая причина.
Вблизи лицо его действительно выглядело не совсем так, каким я привык видеть его уже много лет. Чужое у него лицо, и это только подкрепило мои подозрения.
— Ты зачем жуешь эту гадость? — начал я без всяких предисловий.
— Как зачем? — удивился вопросу Энди. — Зубы болят. Вон, как щеку раздуло, всю ночь не спал.
И действительно, левая щека у Энди выглядела значительно толще правой.
— У всех иной раз зубы болят. И что, всем рангили жевать? — Я еле сдерживал себя.
— Какие рангили? — недоуменно потряс он головой. — Душица это, мне ее Николь дала. Сказала, что от зубной боли здорово помогает, главное, не сплевывать, когда жуешь.
Таким дураком я себя давненько не выставлял.
Я взглянул на невозмутимого Рианеля, пытаясь что-либо прочитать в его глазах, но тщетно. Затем посмотрел направо, на стоявшего за штурвалом Гвенаэля. У Гвена взгляд был таким, что, он мол, сильно бы и не удивился, если бы Энди действительно жевал рангили, а не душицу.
— Иди уж, — объявил я Энди, по-прежнему смотревшему на меня недоуменно, и направился в каюту, забыв объявить навигатору о скором совете.
«Да уж, некрасиво получилось. А тут еще Мирра…»
Во взгляде Мирры явно читалось осуждение. Но не потому, что она все слышала, нет. Энди для нее чуть ли не бог, так сложилось с самого начала, и за время, прошедшее после их появления на «Небесном страннике», ничего не изменилось. Естественно, Мирра считает, что и все остальные должны относиться к Энди так же, как и она. Еще и недоумевает — почему так не происходит? А тут я его как мальчишку строгим окриком на мостик вызвал, и он понесся сломя голову…
Чтобы успокоиться, я извлек из ящика стола полученный в оплату за доставку письма фонарь Древних.
«Нет, все-таки замечательная вещь, и риск того стоил, — любовался я им в который уже раз. — Давно мечтал о таком фонаре. И выглядит он совершенно новым, как будто бы только что вышел из рук Древнего мастера. Умели же Древние делать то, что для нас сейчас выглядит чудом, а для них самих — обыденностью. Но демонстрировать я пока его не буду, чтобы никто не смог связать вещицу с посещением долины магнолий. Пусть тайны живущих в ней людей так и останутся тайнами. Потом, когда мы посетим пару других селений, можно будет сказать, что мне удалось выгодно его купить. Или обменять. Или что-нибудь еще».
В фонаре яркость не регулируется, как, например, в масляной или керосиновой лампе, изменением длины фитиля, свет всегда одинаковый. Но тем удивительнее, что он не слепит глаза. Даже если приблизить зажженный фонарь к самым глазам, свет не ослепит их, но и это еще не все — он не боится воды. Чудесная вещь!
От фонаря мысль моя переметнулась к письму.
Оно представляло собой свернутый в прямоугольник лист бумаги, скрепленный, чтобы не разворачивалась, сургучом.
«Господину Анхилю Брогту, город Мардид, дом напротив корчмы „Манхильский дрозд“, что на улице Конюшенной».
И чуть ниже более крупными буквами: «Лично в руки».
Письмо выглядело так, как будто бы перед тем как вручить мне, его долго носили с собой. Потертое на сгибах, с двумя пятнами, и одно из них покрывало чуть ли не треть обратной от адреса стороны. Такое ощущение, что один из углов когда-то основательно вымок, после чего его высушили. А вот выведенный синими чернилами адрес смотрелся так, будто его только что написали. Создавалось даже такое впечатление, что чернила высохли не до конца. А еще буквы светились в темноте. Причем чем гуще вокруг темнота, тем сильней буквы светятся. И гадать не надо — чернила Древних.
