— Он был ранен очень тяжело, — сказал Грэм. — Никакие повязки не могли удержать кровь, она лилась, не переставая. Думаю, его проткнули насквозь. Не понимаю, как он оставался в сознании и сумел узнать меня, — он помолчал и продолжал: — Последние его слова были о тебе. Он просил передать тебе при случае, чтобы ты не держала на него зла.
— А я и не держала, — тихо ответила Илис и вздохнула. — Ох, Грэм… За последние годы тебе пришлось пережить много потерь.
— Слишком много, — кивнул Грэм и скривил губы. Помолчал немного, словно борясь с собой, потом все-таки выдавил: — Когда-то я надеялся, что жизнь моя рано или поздно выпрямится. Теперь не надеюсь.
— Еще не поздно, — возразила Илис.
— Поздно. Нечему уже выпрямляться.
— Ну конечно, — голос Илис, не терпевшей разговоры в подобном меланхоличном ключе, немедленно наполнился ядом. — Если глушить себя всякой гадостью…
Грэм поморщился, но возражать не стал, сказал только:
— Ну а ты, Илис? Как ты жила? Расскажи мне.
К счастью, биография Илис не изобиловала таким множеством мрачных и печальных моментов, и она с охотой принялась рассказывать. С некоторой осторожностью она лишь обошла тему взаимоотношений с Барденом, но, как оказалось, об ее разрыве с касотским императором Грэм уже знал от Брайана. Имя Бардена зажигало огонь ненависти в глазах Грэма, и удивляться этому не приходилось.
В течение всего разговора Илис, не переставая, мучилась любопытством: что же все-таки Грэм прячет под перчатками? Снимать он их явно не собирался. Окончательно отчаявшись, Илис пошла напролом:
— Грэм, у тебя руки болят?
— Ты про перчатки? — спросил Грэм и без дальнейших разговоров снял правую перчатку и протянул руку Илис. Та посмотрела и ахнула. Только теперь она припомнила давние слова старого касотского лекаря: "у мальчика изуродованы руки". Руки и впрямь были изуродованы чудовищно. Невероятным казалось, что пальцы еще повинуются своему хозяину. Словно в доказательство Грэм медленно сжал и разжал пальцы; лицо его при этом мелко подергивалось.
— Больно? — шепотом, обмирая, спросила Илис.
— А ты как думаешь? — отозвался Грэм, надевая перчатку обратно. — Но я уже почти привык.
Илис усомнилась в его словах, но спорить не стала. Сказала с горечью:
— Почему ты не рассказал Бардену все с самого начала? Твое признание никому не навредило бы, он и без того все уже знал…
Смерив Илис пристальным недобрым взглядом, Грэм ответил:
— Не рассказал, потому что дурак был… А Барден, говоришь, все знал? И откуда, позволь спросить?
Разговор повернул в опасную сторону. Открой Илис роль, которую она сыграла в истории с медейским принцем, и разразилась бы буря. От Грэма, в его нынешнем раздраженно-злобном состоянии, можно было ожидать сколь угодно буйной вспышки. Илис захотелось немедленно увести Грэма от скользкой темы, отвлечь его и отвлечься самой от всего, что было связано с прошлым. Преувеличено бодрым тоном она заявила:
— Послушай, Грэм, я хотела навестить кое-кого из старых знакомых; ты не составишь мне компанию?
— Ночью? — с подозрением спросил Грэм.
— А что такого? Они и ночью будут рады меня видеть.
— Хм. Ну, хорошо…
Прогулка по Карату завершилась перед самым рассветом. Несмотря на то, что Грэму было уже откровенно невмоготу, он мужественно держался галантным кавалером и проводил Илис до самого порога дома Брайна. Прощаясь, Илис заглянула ему в глаза и сказала серьезно:
— Спасибо за компанию. Я была очень рада тебя видеть.
— Взаимно, — глухо отозвался Грэм.
— Я останусь у Брайана на какое-то время. Мы еще увидимся? Ты зайдешь?
— Зайду.
Терзаемая слабыми угрызениями совести при виде его воспаленных глаз и запекшихся губ, Илис еще помедлила и спросила:
— Ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь неважно.
— Это скума, — сказал Грэм равнодушно. — Днем будет хуже.
Илис передернуло от его слов и от его тона.
— Ох, Грэм, Грэм… Бросал бы ты эту гадость, а?
— До свидания, Илис.
Проговорив это, Грэм отвесил небрежный, истинно княжеский поклон, развернулся и через полминуты растворился в предрассветной тьме. Илис печально вздохнула и вошла в дом, где на нее тут же накинулась Джем, растрепанная со сна и почти раздетая. В белой ночной рубашке, с распущенными по плечам апельсинными волосами, она походила на бледного ночного призрака.
— Ты почему не спишь? — удивилась Илис.
— Это был он? — умоляюще глядя на нее, прошептала Джем. — Грэм? То есть, я хотела сказать — мастер Соло?
— Да…
— Он здоров? У него ничего не случилось?
— Успокойся, Джем, все в порядке, — ответила Илис, удерживая ее за плечи. Джем порывалась пробраться к окну, чтобы высмотреть во тьме так волнующего ее человека.
— А где вы были? — вдруг ревниво спросила девушка, заставив Илис улыбнуться.
— Предавались воспоминаниям. Пойдем-ка по постелям, пока твой отец не застал нас тут в неурочный час. Мне это ничем не грозит, а тебя он замучает вопросами. Пойдем.
Джем тяжко вздохнула, но позволила увести себя в спальню. Уложив ее, как маленького ребенка, Илис добралась до собственной постели и без сил повалилась на нее, но вместо того, чтобы заснуть, стала обдумывать родившийся у нее в голове план.
* * *
Публичное выступление Бардена, посвященное его отречению от престола, стало великим потрясением как, в частности, для приближенных к нему людей (в особенности для магиков), так и для империи и остальных материковых королевств в целом. В сознании каждого, кто хотя бы в малой мере интересовался политикой, империя Касот была неразрывно связана с личностью Бардена. Даже, можно сказать, слита с ней.
Для Марка разделение образов империи и отца происходило особенно мучительно. С самого детства он воспринимал отца сначала как правителя и только потом — как родного по крови человека.
Он — да и никто — не осмелился спросить императора о причинах его решения. Впрочем, один человек все же осмелился. Альберт, ошеломленный не меньше прочих — кому, как не ему была известно невероятное властолюбие Бардена, — все-таки спросил. Ответ поражал краткостью и банальностью: "Устал", — сухо бросил император, и других объяснений не последовало.
Но охватившая царедворцев нервозность быстро прошла, стоило им осознать, что отныне им придется иметь дело с Марком. Никто не сомневался в твердости духа Марка и его способности управлять империей — эти качества он уже доказал ранее. Острый, — хотя и склонный более к делам военным, — ум, крепкая воля, приобретенный на поле боя и в кабинете за письменным столом немалый опыт — все делало Марка прекрасным правителем. Бардену было восемнадцать, когда он самолично возложил на свою голову королевский (тогда еще) венец. Никакого опыта в управлении королевством у него не имелось, однако же он прекрасно справился. Марку, которому в скором времени предстояло принять императорскую корону, исполнилось двадцать восемь, и меньших свершений от него, разумеется, не ждали.
