Но снова встанет проклятый вопрос: кому выгодно. И снова ответ очевиден. Значит, нужен ложный след, как воздух нужен! Нужен кто-то, кто сбежит из дворца и тем примет все подозрения на себя. Хорошо бы, если этого человека не любил король, тогда следователям точно прикажут рыть в одном направлении. И это...
И это Альдин. Эленбейн даже крякнул от удовольствия. Мальчишка итак боится, иначе не стал бы подбираться к королевскому советнику. Если сказать, что советник арестован и уже дал нужные показания, которые вот-вот станут известны королю... Мальчишка бросится бежать, навлечет на себя подозрение в измене - но останется главный свидетель. А с "Моррестом" они легко выйдут на след. Значит, его тоже надо убрать. Убить, отравить, снова войдя в долю с алхимиком? Можно, можно. Но нельзя, чтобы король хотя бы услышал версию арестованного. Кстати, и у Альдина, как только одумается, останутся пути назад. Но если сделать так, что одновременно с ним сбежит и "Моррест"... А вдали от дворца он будет не опасен, если хватит ума не попадаться королевскому сыску. В конце концов, чтобы замести следы, за беглецами можно послать убийц - если предварительно послать самих беглецов в определенное место. Эленбейн ван Эгинар выудил из стопки пергаментных листов чистый, макнул перо в чернильницу и размашисто, стараясь изменять почерк, вывел:
"Альдину ван Амори, сыну повелителя алков, от неизвестного друга привет и почтение.
Прочитай и сразу же сожги: если письмо прочитают посторонние, покатятся и моя голова, и ваша.
Как стало мне известно из проверенных источников, трусливый мерзавец Эленбейн ван Эгинар, дабы устранить возможного соперника, мудреца Морреста, послал самозванца, который его и убил. Опасаясь справедливого осуждения, он ввел короля в заблуждение, что самозванец послан вашим высочеством, дабы убить повелителя и воссесть на престол, а в случае провала самозванцу приказано также свидетельствовать против вас, что он и сделает, дабы спасти свою шкуру.
В то же время лже-Моррест проявил к вам милосердие, хотя, как мне теперь известно, имел возможность вас убить. Убийство же самозванца, даже будь оно возможным в королевской тюрьме, только навлекло бы на вас новые подозрения. Поэтому было бы и справедливее, и безопаснее для вас попытаться спасти самозванца и с его помощью бежать из столицы. Я помогу вам получить приказ короля об освобождении, но на другое имя, а вы вымараете старое имя и поставите имя Морреста. После этого бегите все вместе: обман быстро раскроют. Только в Нижнем Сколене будете вы в безопасности. Попав в столицу императоров, постарайтесь найти приют у сколенского повелителя Валигара Харванида. Буду счастлив увидеть вас в добром здравии, под защитой священного императорского знамени.
Неизвестный друг".
Эленбейн еще раз перечитал письмо и, скатав трубочкой, запихнул в небольшой бронзовый тубус.
- Иди сюда и слушай внимательно. Твоего Альдина и его мать могут убить в любой момент. Отнеси ему письмо, проследи, чтобы он прочел и сжег его. Потом возвращаешься, и получаешь еще одно письмо. Снова несешь его Альдину. Потом поступаешь в его полное распоряжение и делаешь, что я скажу. Иначе и ты, и я, и Моррест, и Альдин до утра не доживем.
- Справедливый Стиглон, что ж за жизнь такая - все друг друга съесть норовят?! - всплеснула руками Олтана.
- Обычная придворная жизнь, - пожал плечами Эленбейн. - Поторопись, каждая минута на счету.
- Бегу, бегу, господин!
Рабыня станет еще одним доказательством сговора Альдина и Морреста. А другую найти не проблема. Мало ли сколенок в Сколене?
Глаза ее отвыкли от света, ноги забыли о тепле, а живот о сытости, и все тело покрылось рубцами от плетей. На долгие три года она, казалось, забыла прошлую жизнь, а нынешнее жалкое существование так назвать было нельзя. И только где-то, в самом потаенном уголке души, о котором она и сама не знала, затаились два чувства: пережитый в ту черную ночь ужас и лютая ненависть.
"Сказание об Эвинне Верхнесколенской", VIII, 25, 23
Холод холоду рознь. Даже живя на болотах с их вечными промозглыми туманами, она не представляла себе, что такое Настоящий Холод, когда руки отказываются слушаться и деревенеют, уши будто рвет когтями, а ноги в драных башмаках перестаешь чувствовать и переставляешь как костыли. Согреться негде: заснеженная горная тропа безлюдна и безжизненна, на несколько дней пути вокруг - ни единого жилья. Разреженный, кристально-чистый ледяной воздух наполняет - и никак не может наполнить легкие. В безоблачном небе холодно перемигиваются крупные -на равнинах таких нет - звезды. Мерцает на скалах хрусткая снежная пыль: ее мало, вершины выше снеговых туч.
Эвинна дохнула на заледеневшие руки. Налетевший ветер легко выдул остатки тепла. Все осталось по-прежнему: то же черное, в блестках звезд, небо, тот же пронизывающий, запредельно холодный ветер - и абсолютная, потусторонняя тишина. Ни малейшего движения. Ни капли тепла. Мир, отмеченный смертью.
С тех пор, как рыцари разгромили деревушку беглецов и расправились с мамой, прошло два месяца. Все это время, невзирая на морозы, Нэтак гнал и гнал ее все дальше на север. На удивление, он даже не пытался поступить с ней, как Тьерри поступил с Фольвед, но на любые жалобы реагировал одинаково: хватал палку и бил, пока не начинал задыхаться. Пару раз отведав Нэтаковой клюки, Эвинна зареклась спорить и задавать глупые вопросы. Убежать тоже пока не получалось: Нэтак пристально следил за ней днем, а ночью связывал по рукам и ногам. Узлы у мельника выходили прочными и надежными. Без ножа не получалось освободиться, да и как им пользоваться, если руки связаны - не распутаешь?
Нэтак далеко не пошел: всего через месяц, по первому снежку, он сбыл Эвинну баркнейскому работорговцу на торгу в Баркине. Баркнеи славились как непревзойденные воины, но посредственные торговцы. Но на любой войне желанной добычей являются рабы, тем более рабыни, и за века войн с соседями баркнеи научились неплохо наживаться на двуногом товаре. Работорговцы из Баркина славились и в Макебалах, и в Балгре, и в Алкрифе, и в Ормоссе Тардской. Само собой, знакомы им и рынки Крамара, Хорадона, Фодра и Борэйна.
В Баркин вступили на рассвете. Расположившийся на высоком берегу Эмбры-реки (совсем еще неширокой в этих краях) город опоясывали ров и вал, по гребню вала шел высокий частокол, кое-где прерывавшийся деревянными башенками с воротами. Вроде бы не такие уж серьезные укрепления, но взять их смогли лишь имперские легионы - в период наивысшего могущества державы. Сейчас на всем Сэрхирге, наверное, не было такой армии. И дело не в самих стенах: наилучшей крепостной стеной для Баркина служила свирепость королевской дружины и страшная слава ее головорезов. Со времен Великой Ночи ни один враг не появлялся под стенами столицы.
