— То есть… все эти старые легенды о терроре простого люда вранье? — я неверяще смотрел на отца.
— Вранье. Дантоны действительно убили всех громрысей в Ларкии, но убили их в собственном зверинце, своих преданных друзей. Это было необходимо, чтобы сохранить корону и власть. Только один дальний гарнизон не стал подчиняться. Там был какой-то троюродный племянник короля, он забрал четверых взрослых кошек и их наездников, что были там и сбежал в немагические земли. Они бросили свои земли, титулы, привычную жизнь, чтобы сохранить зверей. А мы выбрали власть. Теперь потомки тех животных летают над Валантой, а мы с тобой тут, с красивыми картинками, — и он ткнул пальцем в герб Дантонов на стене. Громрысь на нем стояла на задних лапах. Яростная свободная и без седока. Чудовище. Людоед, побежденный славными Дантонами.
Я оглушенный переваривал эту информацию. Всегда я слышал слухи, что история великого подвига вранье, но еще я слышал, что отец мне не отец и что он сам выбрал дворянина, который зачал меня с матерью, и что он задушил третью жену подушкой, потому что она не могла родить три года, и что каждый час фонтан в саду дворца извергает золото… Простонародье любило грязные слухи о королевской семье и я не верил ни единому. Но я видел их своими глазами — гигантскую крылатую кошку, что принесла мою невесту.
— К чему ты говоришь мне это сейчас?
— К тому, что алчность — это не любовь. — ответил отец. — Это чувство куда безопаснее. И я надеюсь, что ты не любишь каноанку. Хочешь ее возможно, или просто нравится она тебе. Но любить — это совсем другое. И если завтра ты отвернешь магу земли голову просто потому, что хочешь оставить себе девчонку любой ценой, что ж, так тому и быть. Я буду спокоен. Я поддержу тебя и помажу ее королевой Ларкии. Ты будешь тренировать ее, чтобы рассудок ее не помутился, чтобы она была сильным магом, и будешь очень стараться, чтобы она скорее понесла. Пусть родит тебе двух детей не меньше. Они понадобятся нам очень скоро.
— Я помню. Мрачные пророчества Боригара. Громовая гора и потоки лавы на наши земли.
— Пока его пророчества сбываются. Один ты только им мешаешь.
— Я мог бы отпустить ее, но этот Хранитель меня взбесил.
— Не обманывай ни себя, ни меня. Ты не собирался ее отпускать.
— Возможно. — не стал я спорить с отцом. Это было бесполезно, он всегда видел меня насквозь. — И что? Она моя. Что хочу, то и делаю. Не собираюсь терпеть унижения от какого-то Хранителя.
— Вот и Вильгельм думал так же про громрысей: они мои, что хочу, то и делаю. А потом был вынужден задушить их своими руками. Одну за одной. Тех, кого вскармливал с котят. Тех, кто был как дети ему. Потому что не хотел потерять лицо. Власть, корона, трон — это же так важно. Ну задушил пару зверей, подумаешь. На гербе все равно красиво смотрятся, а историю можно и переписать.
— Он ведь умер, да? — припомнил я героические летописи. — Вильгельм умер сразу после, от старости.
— Он отравился. Не смог с этим жить. Возможно, он сожалел о своем выборе, откуда теперь узнать. И это то, что меня тревожит сын. Если ты действительно полюбил эту проклятую каноанку, оставив при себе, ты ее задушишь и это будет твой конец. Если просто игрушка она для тебя — ну что же, оставь себе раз так хочется. Воспитаем детей, будут у нас огненные маги. Потом можно и другую жену взять. Жены имеют свойство приходить в негодность.
Отец встал и тяжело оперся на стол.
— Давай помогу. — я отвел его в спальню уложил в постель.
Уже прощаясь он сжал мою ладонь.
— Ты все о чем я волнуюсь Августин. И мне все равно хорошим ты будешь человеком или плохим. Но ты должен жить и быть счастлив. Хоть немного. Если тебе в радость убить мага и посмотреть, как девушка зачахнет — а и плевать. Веселись, зачем иначе держать власть? — папа пожал плечами. — Но если ты мнишь себе долгую счастливую семейную жизнь с ней, значит влюбился. А если влюбился — придется ее отпустить.
Я задумался, пытаясь услышать в своей душе ответ.
— Я не влюбился. — сказал честно. — Ну, может самую малость. Я не думаю о долгой счастливой жизни вместе. Нет.
Отец с облегчением выдохнул.
— Вот и хорошо. Значит, тебе ничего не угрожает. Спокойной ночи, сын.
— Спокойной ночи.
Я вышел из королевских покоев подошел к высокому окну. Ночной сад был тихим и темным. Кристалл жег мне карман, так что я достал его снова повертел, вглядываясь в отражения.
Он так и сидели обнявшись. Моя невеста и этот олух.
Что я по этому поводу чувствовал? Уж точно не умиление. В груди жгла злая досада.
«Ну давай! Давай, попытайся только соблазнить ее! Что же ты пришел к ней просто посидеть рядом?»
Но когда я пришел в свои покои, когда подождал битый час, эти двое просто сидели рядом.
И злоба уступила место еще более горькому чувству — зависти. Между ними было то, чего я к Санлине не испытывал. Я хотел бы раздеть ее и покувыркаться с красоткой каноанкой, но сидеть рядом всю ночь напролет? Да зачем бы это делать?
Я отложил проклятый кристалл и отвернулся. Если бы они занялись любовью, я бы и то понял, но это было выше моего понимания.
Слова отца впились в голову «ты ее задушишь». Вспомнился последний убийца, которого я задушил, в саду на глазах Санлины. Прекрасный прием, я освоил его в совершенстве. Умел применить и на людях и на зверях. Задушу Санлину?.. И что? Она в моей власти. Почему бы не повеселиться от души, а через три года с двумя наследниками трона с огненной стихией просто выбрать себе другую? Она сойдет с ума, кто скажет, что сумасшедшая не могла кинуться с башни?
Я поймал свое отражение в стекле окна. О чем я думаю? Убить ее? Но я же… я не хочу этого. Откуда эти мысли?
Да, я убивал. Врагов, соперников, недовольных. Власть требует быть жестким, и я всю жизнь учился быть достойным наследником, ведь других вариантов не было. Или я стану достойным фамилии или род прервется и какие-нибудь собственные дворяне организуют заговор и задушат меня шнурком в собственной постели.
«Прости что не хочу остаться» — сказала она мне сегодня в ложе.
Прости… такое простое искреннее слово. Прости…
Она могла бы сказать «Мне жаль» и я мог бы поверить, что она борется с чувствами ко мне. Что они есть. Но она сказала "прости", как будто все уже было решено. Заносчивая сука! Считает, что она решает тут что-то, когда ее папенька был счастлив сбагрить бесполезную дочь и за ее шкуру купить союз.
Я снова схватил проклятый кристалл и повернул его, чтобы на гранях проступило отражение.
Хранитель нежно целовал Санлину в макушку, а она хваталась маленькими белым руками за его мантию.
У меня от злобы даже уголок губ дернулся, хотя контролировать эмоции и жесты я учился с четырех лет. Да что в нем такого в этом олухе? Лучший маг? Я докажу кто тут лучший. Лучшая партия? Я ей предлагаю страну на блюдечке, а не служение в проклятом нищем ордене! Так почему он, а не я? Почему?!
На мне все еще был белоснежный жакет, в котором я сегодня выступал на арене и в петлице зачарованный магией, чтобы не увядал так и торчал цветок огненной лилии. Я с яростью вытащил его разорвал на мелкие кусочки.
— Хочешь быть Хранителем Мира? — яростно зашипел я, глядя на Санлину. Она плакала на груди своего идиота. — Хочешь бросить Августина Дантона за три дня до свадьбы и остаться с этим крестьянином? Да ты и правда помешалась!
Я не стал звать слуг и сам разделся, побросав одежду прямо на пол. Ничего, утром слуги придут и приберут. Вот еще заниматься такой ерундой!
Я лег в услужливо подогретую постель и подумал даже позвать какую-нибудь свою любовницу. Выместить гнев, получить разрядку, но желания отчего-то не было. Их было много — алкающих моего внимания женщин, и я брал их, отчего бы и нет. Дорогие куртизанки, дворянские дочки, сладкие, пылкие, опытные и невинные, сколько их тут перебывало, в моей постели? Как будто я считал.
Хотел ли я, чтобы Санлина Лей Син стала последней? Единственной? Моей женой?..
