— Вот демон!
Зого сочувственно покосился.
— Да, дела-а… я однажды тоже так попал. Сперва не понял, конечно, хотя уже не первый год с мастером Бреголом по миру помотался. Но разницу ощутил лишь когда настоящую вещь в руках подержал: от нее завсегда магией тянет, да и теплая она, когда ни возьмешь. Будто душу тебе греет, хоть в снег, хоть в дождь, а хоть на море в шторм. Да ты и сама можешь увидеть: сделай труд, глянь на наших остроухих.
Я, скрепя сердце, выглянула снова, поискала глазами отдалившихся эльфов и быстро убедилась: все правда. Ушастые гордецы ехали себе, как ни в чем не бывало — сухие, чистенькие, красивые, как детские игрушки. Ни каплюшки на них не повисло, ни комочка грязи — все скатывалось, будто сани по ледяной горке. Ни следа непогоды на них не виднелось, хотя внешне ткань — один в один с моим плащиком. Ни за что не различишь, коли поближе не подойдешь и не потрогаешь. Но у них ткань как поблескивала матово, так и сейчас блестит, а моя промокла, провисла и обмякла половой тряпкой, будто не плачено за нее целое состояние. И это тем более обидно, что мне вроде как по профессии положено всякий обман загодя распознавать: все-таки я не первый день ремесло изучаю. Хоть и по золоту больше, да по каменьям, но все-таки. Эх, купец, купец… дородный бородатый крепыш в алом кафтане и поистине королевской осанкой… взгляд, как у бравого орла, честный и неподкупный… руки холеные, подбородок гордый, нос прямой и весь из себя благородный… ну, только попадись мне в руки! Только покажись на глаза! Вот этим самым «плащом» по ним и стегну!
Буркнув нечто нелицеприятное в адрес пройдохи, я отвернулась, чувствуя, что и без того отвратительное настроение упало окончательно и бесповоротно. Осталось только добить, чтобы не мучилось, и спеть по нему заупокойную.
Из груди вырвался тяжкий вздох.
— Да не переживай, Трис, — сочувственно покивал Яжек. — Ну, давай я тебе свой отдам? Возьми, а? Он совсем сухой внутри — там подкладка специальная, на заказ у эльфов сделана. А твой совсем промок!
И тут проклятые ушастые гады!
Я вздохнула совсем тяжело и снова вежливо отказалась, отчего юноша почти обиделся, но на мою черную неблагодарность милосердно смолчал. Перехватив его взгляд, Зого вполголоса посоветовал мне не глупить, на что пришлось так же тихо ответить, чтобы он не лез не в свое дело. После чего на дороге воцарилось неуютное молчание, нарушаемое только визгливым скрипом телег, тяжелым дыханием и негромким всхрапыванием лошадей. Мое настроение при этом полностью издохло, и я уже собралась его с почестями похоронить, а потом предаться совсем уж черному отчаянию, потому что действительно было холодно, а раздевать и рисковать здоровьем Яжека никак не хотелось. Однако, как оказалось, не только старый ворчун слышал наш разговор: едва в моей душе во всю мощь заиграл траурный марш, Беллри неожиданно развернулся, придержал коня. Зачем-то оглянулся на Леха. Наконец, вытащил из седельного мешка бесформенный сверток и, приблизившись, с коротким поклоном протянул.
— Возьми, пожалуйста. Это согреет и убережет от влаги. Его шили для… ну, неважно, но мне кажется, тебе подойдет. Правда, цвет немного не… — тут Беллри наткнулся на мою непонимающую физиономию и быстро добавил: — Не волнуйся, он совсем новый. Никакого урона твоей чести не будет.
А потом поспешно откинул верхнюю ткань и снова протянул.
— Вот. Прими. Очень тебя прошу.
Зого и Яжек с поразительной слаженностью разинули рты, наблюдая дивное зрелище вежливого (!!) эльфа, а я оторопело воззрилась на странно переливающееся чудо: необычный плащ был настолько тонок и изящен, что, казалось, его соткали из лунного света, чтобы укрывать от нескромных мужских взоров волшебный лик какой-нибудь древней богини. Даже под серым дождливым небом, под туманной пеленой мутной хмари и мрачноватым светом скрывшегося за тучами дневного светила он играл дивными красками всех оттенков радуги. С виду просто и ладно скроенный, гибкий, слегка шелестящий при каждом прикосновении, он неумолимо притягивал взгляды, будто драгоценный бриллиант, по чьему-то недомыслию оказавшийся среди речной гальки. Он почти пел под неслышную мелодию вплетенной в него магии эльфийского Леса, призывно сиял и жил собственной жизнью, озаряя этот серый мир своим внутренним светом. Невероятно тонкий, почти прозрачный, невесомый. Поразительно легкий и теплый, но мягкий и удивительно приятный на ощупь. Даже касаться его было страшно оттого, что казалось: только тронь эту хрупкую красоту посильнее, и она тут же развеется туманной дымкой. Но в то же время было ясно, что эту дивную ткань не всяким ножом порежешь, не каждой стрелой проткнешь. А уж такая неприятность, как проливной дождь, вовсе покажется досадной мелочью — эльфийские сайеши испокон веков славились своими чудными свойствами и защищали хозяина так, как далеко не всякий доспех сумеет. Вот только мало кто из смертных мог похвастать, что владел таким сокровищем — эльфы ревностно оберегали свои тайны и крайне неохотно расставались с редкими секретами, старательно сохраненными ими еще со времен Последней Битвы.
— И-их-ха… — восторженно выдохнул Яжек, пожирая глазами лучащуюся мягким светом накидку. — Это же… это ж… мать честная! Столько про них слышал, но никогда не видел вживую! Вот же повезло! Беллри, а правду говорят, что сайеши могут сделаться невидимыми?!
Эльф настороженно кивнул.
— Не все, но могут. Надо только знать, как активировать заклятие. От стрелы, ножа, скользящего удара тоже уберегут, а этот еще и зачарован против магии. Его не видно магическим взором, не разрубишь простым клинком. Он легко меняет форму, подстраиваясь под желания хозяина, а если потребуется — даже под цвет стен или листьев в лесу…
— У ваших разведчиков такие, я знаю!
— Похожие, — осторожно согласился Беллри, и Яжек окончательно просиял.
— Здорово! Трис, тебе сказочно повезло! Обычно эльфы не делают подарков, но уж если делают, то это на всю жизнь! На твой век его хватит! Бери, не пожалеешь!
Я, наконец, очнулась от созерцания сайеши, о которых слышала столько баек, и изумленно уставилась на беспокойно заерзавшего в седле эльфа, который все еще дурак дураком торчал напротив и явно не знал, куда себя девать. Более того: кажется, очень боялся, что его неслыханный дар не примут, и, судя по всему, уже готовил аргументы для убеждения.
Мне вдруг стало неуютно.
Как-то не вовремя вспомнилось, что когда-то по молодости и глупости я охотилась за подобными диковинками. Испытывала жгучее любопытство к загадочной магии остроухих красавчиков. Однажды даже хотела стянуть у одного ушастого путешественника (встретить которого, вообще-то, было большой редкостью на таком удалении от Приграничья) тугой кошелек, но Рум вовремя отговорил — упомянул что-то об охранных заклятиях и посоветовал никогда с ними не связываться, потому как был вовсе не уверен, что мой амулет осилит такую мощную защиту. Потом еще припомнился давний разговор с Вортоном, утверждавшим, что сайеши — это привилегия исключительно самих эльфов, причем не самых последних, а самых что ни на есть высших (то есть, знатных, из ой, каких Высоких Домов). Что они никогда не отдадут один из самых своих охраняемых секретов в руки людей. Более того, за попытку выведать эту тайну многие из смельчаков лишились разумов, а иные — и буйных голов: бессмертные не прощали дерзости. А уже если и случалось им когда-то одарить кого-то из короткоживущих такой неслыханной милостью, то не меньше, чем за спасение жизни всей королевской (или кто там у них правит) семьи. Или за тушение вселенского пожара, грозящего вымиранием их драгоценному Лесу. Не иначе. Говорят, у нашего Велиссия среди несметных сокровищ есть такая вот штучка, но он отдал за нее сумму, равную годовому доходу всех злачных заведений столицы. Да и то, судя по слухам, она защищала лишь от случайного удара, нанесенного вскользь, и не позволяла владельцу теряться на фоне обстановки, как знаменитой ящерице-химере, умеющей даже на видном месте прикинуться самой что ни на есть исконной частью совершеннейшей пустоты.
