До того как провонявшая кислым ушанка оказалась перед Бессоновым, он успел расстегнуть саквояж и запустить туда руку. Колючая деревянная рукоять парабеллума удобно легла в ладонь.
— Боюсь, мой юный друг, — кончиками губ улыбнулся Евгений Степанович, — я вынужден отказаться от вклада в революцию.
Под янтарным взглядом Бессонова парнишка перестал ухмыляться.
— Что там, Колюня? — подоспел старший и навис над Евгением. — Ерепенимся? — криво спиленный ствол обреза ткнул Бессонова в грудь. — Ты ридикюльчик-то распахни, дядя! Поглядим, что у тебя там, а?
— Шломо опечалится, — прошептал Бессонов и снял люгер с предохранителя.
— Ты чего там гундишь, плешивый? — наклонился верзила.
Вдруг за его спиной мелькнула темная фигура. Незнакомец коротко ударил сверху вниз, и налетчик без звука повалился на пол.
— А ну брось шапку. — Молодой человек в коротком черном пальто, явно перешитом из матросского бушлата, повернулся ко второму грабителю.
Тот по-крысиному оскалился и выставил вперед финку.
— И свинокол брось! — хрустнул наганом нежданный избавитель. — Ну?
Кончик ножа заплясал ходуном. Пацаненок облизал губы. Взгляд его метался от револьвера к лежащему ничком подельнику и обратно.
Неизвестный благодетель ухмыльнулся и задрал револьвер в потолок. От выстрела у Бессонова зазвенело в ушах. Взвизгнули бабы.
— Ну, пшел, салага! — задорно гаркнул борец с бандитизмом и снова навел оружие на растерявшегося налетчика.
Нервы того дрогнули. Бросив нож и добычу, парнишка задал стрекача. Вслед ему летел залихватский посвист победителя.
— Разбирай наличность, граждане! — хохотнул молодой человек.
В вагоне поднялся гомон и суета. Ограбленные попутчики кинулись за своими кошельками.
— Подсоби. — Избавитель белозубо осклабился Бессонову, подхватил с пола обрез и уцепил верзилу за ворот шинели. — Ссадим пассажира, пока не оклемался.
Зажав саквояж под мышкой, Евгений Степанович взял того за ноги.
В два приема они выволокли налетчика в тамбур. Незнакомец повозился с дверью и широко ее распахнул. Ветер тут же швырнул ему в лицо пригоршню снега.
— Нужен? — Парень утерся рукавом и взвесил на ладони обрез.
Бессонов помотал головой. Оружие полетело в дверной проем.
— Ну-ка. — Незнакомец подтащил к выходу обмякшее тело. Схватился за поручни и замахнулся ногой.
Светильник в тамбуре мигнул.
— Не бери греха на душу, — остановил его Бессонов. — Убьется еще. Сейчас тормозить будем.
— А ты участливый, — хмыкнул молодой человек. — А я вот эту нелюдь не выношу. И босяка мелкого с пути истинного сбил, гнида. — Он поддел носком сапога бандита. Но выкидывать на полном ходу из поезда все же не стал.
— Участливый, — ухмыльнулся Бессонов. — А сам чего? Не сиделось спокойно?
— Воспитан так, — пожал плечами незнакомец.
— Быть в состоянии действовать — это быть обязанным действовать, — процитировал Бессонов.
Парень удивленно распахнул глаза и смущенно улыбнулся:
— Читали труды князя Кропоткина?
— С Петром Алексеевичем был знаком лично, — не смог удержаться от похвальбы Бессонов.
— Железняков. Анатолий, — протянул широкую ладонь парень. И гордо добавил: — Анархокоммунист.
— Евгений Бессонов. Можно — Бес, — закинул удочку Бессонов и в ожидании прищурился. Ожидания не оправдались. Новое поколение плохо знало историю движения и его легенды.
Паровоз и в самом деле сбавил ход. Железняков высунулся наружу, а потом столкнул налетчика с поезда. Тот кубарем покатился по откосу заснеженной насыпи.
— Папироску бы, — мечтательно протянул Железняков.
— Угощайся, — раскрыл портсигар Бессонов, но, когда Анатолий протянул руку, опомнился. Вынул штучку из правой, «безопасной», половины. — Вот, держи.
Свет моргнул еще раз, и завизжали колеса. Поезд встал. Мгновение было тихо, а потом раздался длинный гудок. Зашумел колесными парами приближающийся поезд.
— А чего в Питер? — Железняков выпустил сизую струю в потолок. — Времена-то не располагают к вояжам.
— Дядя у меня захворал, — произнес Бессонов, задумчиво рассматривая несущийся мимо товарняк. В стране творилось чистое безумие, но поезда на фронт ходили исправно.
— А я вот в Кронштадт еду. К братушкам. — Железняков пыхнул дымком. — Там теперь самая свобода!
Бессонов хмыкнул:
— Наивный ты человек, Анатолий! Профукали господа революционеры нашу свободу!
— Да как так-то? Ты газет не читаешь? Революция!
— Газет! — скривил губы Евгений Степанович. — О какой свободе идет речь, когда взамен старого режима мы получили новый? Вместо одного правительства другое?
— Так оно же Временное! — упорствовал Железняков.
— Нет в России ничего более постоянного, чем временное, — хмуро проронил Бессонов. — Вывески сменили — и только. Была полиция, будет милиция какая-нибудь. А свободы не будет.
— Грустно мыслишь, товарищ Бес. — Железняков выкинул окурок и задраил дверь. — А за свободу мы еще поборемся!
— Береги себя, Анатолий, — от души посоветовал Бессонов. — Хороший ты человек, цельный. И спасибо тебе.
— За что? — искренне удивился Железняков.
— За отзывчивость, — хитро улыбнулся Евгений Степанович и, подхватив саквояж, направился к порядком опостылевшему месту в похожем на стойло купе.
Привлекать лишнее внимание к своей персоне ему было не с руки. Да и собранный второпях «жорж» сработать мог лишь один раз.
* * *Стрельбу на улицах Соломон пересидел в каморке при антикварной лавке. Нужная при любой власти телефонная связь работала исправно, а потому он был в курсе событий. Хоть газеты, кроме «Бюллетеня думских сообщений», в столице в дни смуты и не выходили, пронырливые журналисты держали руку на пульсе. Они щедро снабжали Шломо новостями в ожидании не менее щедрых отстежек.
Но больше прочих порадовал Соломона шелкопер из «Бюллетеня». При разговоре газетчик не смог удержаться — похвастался, что в революционную ночь подписывал бумагу об издании первого номера в обновленной России у самого Керенского.
Упустить такой шанс Соломон не смог. За пятьдесят рублей он выторговал «большой исторической ценности» бумажонку и даже выбрался ради нее из своей берлоги.
На улицах Петрограда было грязно и страшно. Уголовники, освобожденные слепой революцией из «Крестов», гуляли вовсю. Здания полицейских управ и околотков полыхали. В подворотнях истошно вопили барышни. Аптеки и винные лавки были разграблены подчистую. Высунувшийся без оружия из дому рисковал в лучшем случае остаться без пальто и кошелька.
