— Только вы можете остановить их. И только вы, убивая, можете становиться сильнее. — Илта спокойно смотрела на дара, дышащего ей в лицо, — вы должны защищать мир от зла, спящего под землей все это время.
— Зла? — он отстранился от нее, глядя ей в глаза. — Так ты ничего не знаешь? Твои видения не заходят так далеко? — Он отошел от кресла и снова вернулся к карте. — Это не зло, женщина. Это не было злом, когда их закрыли под землей. Это те, что остались. И теперь они жаждут мести.
* * *
Утром он поприветствовал ее кивком головы, ничем не давая понять как отнесся к ее добровольному жесту помощи ночью и вернулся к своей нехитрой стряпне у костра: маленький котелок весело кипел, излучая аромат трав.
Тáйга подавила зевок. Что он почувствовал, когда проснулся на ее коленях? Она успокоила его. Она помогла забыть все страхи, терзающие его во время сна. Она! Уверенный в себе Зэсс легко откликнулся на ласку. Его тело позволило себя успокоить прикосновениями. Интересно, что он сам думает по этому поводу? Он же не мог не заметить перемены. Или Тáйга придает слишком много значения своей близости? Желанию быть нужной для него?
Может, Зэсса она и успокоила ночью, но у самой голова как-то неприятно гудела и отдавала странной тяжестью. И спина немного ныла. Такого давно не было на ее памяти. Или не спина. Или не только спина. Ощущения во всем теле были какие-то непривычные и странные. И вчера то же самое с утра началось.
Она втянула носом приятный запах и пошла к озерцу, встала у кромки на четвереньки и опустила лицо и голову в холодную воду. Хотелось спать. И даже холодный душ не сильно помог.
Вода сбегала тонкими струйками по волосам на лбу, через нос и скулы, огибая лицо, встречаясь с остальными ручейками на подбородке и обрываясь внизу в тишине озера, коверкая и изгибая отражение. Волосы тяжело намокли и липли к шее. Наверное, пора бы их постричь. Странно, что они так быстро отросли. Еще вчера, вроде, ей ничего не мешало… или мешало…
Тáйга смотрела на отражение, ставшее совсем чужим за это время. Отражение знакомой незнакомки, девушки с мокрыми, прибитыми ко лбу и шее темными волосами, широко распахнутыми светло-серыми глазами, цвета стали и немного курносым носом. Она недоверчиво погладила отражение водой. Сбитая рябью картинка все равно не изменилась. Она вскрикнула, отскочила от воды и побежала к своему спутнику, все так же мешавшему варево в котелке.
— Зесс! Смотри! Я вижу себя! Это правда? Ты меня тоже видишь? — она крутанулась на босых ногах перед ним, разбрызгивая воду с волос.
— Вижу. — он краем глаза покосился на нее и снова уткнулся в бурлящую траву.
— Нет. Ты видишь меня прежней? Девушкой? — она взволновано уселась рядом и дернула его за плечо. — Я увидела себя в отражении.
— Угу.
— Девушка?
— Угу.
— Я снова девушка?
— Угу.
Тáйга подпрыгнула и завертелась.
— Вот это здорово! Как же хорошо быть собой! Я же не стану снова мальчиком?
— Если опять не найдешь какую-нибудь волшебную штуковину.
— Ха-ха-ха. — чистый звонкий голос. Она упала на траву. — Как же мне хорошо сейчас!
— Есть будешь?
— А ты не удивлен?
— Чему удивляться? Давно пора было.
— А почему ты мне не сказал, когда проснулась? — радость Тайги поутихла.
Он пожал плечами, наливая в плошку варева и протягивая ей.
— Подожди… — Тáйга неуверенно взяла плошку. — Я ведь сегодня вернулась?
Зэсс покачал головой.
— То есть как? И когда это произошло? — она чуть не перевернула на себя горячую жидкость.
— Вчера окончательно.
— Как это окончательно?
— У тебя временно было то так, то так. Интересно. А вчера — уже стабильно. Женский пол.
— Что? А почему ты мне не сказал? Что же ты молчал?
— Какая разница как ты выглядишь? Мы тут одни.
— Но… — она задыхалась от возмущения. — Большая разница! Да я… я же вчера тут полуголая ходила!!!
— Девочка, мне все равно. — он не спеша отпил из плошки.
— А мне не все равно! Я — женщина, а ты — мужчина! С твоей стороны это… это… — слова не подбирались. — это отвратительно!
— Ты сейчас кипятишься из-за того, что мне плевать? — он снова отхлебнул.
— Но это же нормально… — она тихо отставила еду. — Любой бы сказал на твоем месте…
— Девочка, — он закончил есть и аккуратно вытер рот, — я не друг тебе. И у меня свои цели.
— Девочка. Безликая. Ты поэтому не называешь меня по имени?
— Именно.
— Тогда почему ты меня терпишь? Почему еще тут? Иди к своим целям!
— Я иду к ним. Уже немного осталось.
— Нам с тобой немного?
— Именно. Если ты не будешь есть, собирайся.
Она выплеснула еду в траву.
— Я готова!
* * *
Они не разговаривали. Перекидывались незначительными фразами. Но не разговаривали. Девушка она сейчас или мальчик. Больше Тайгу это не радовало.
Она была подавлена. Зэсс казался вселенским злом, опустившимся на нее. Как человек может быть настолько равнодушен и эгоистичен? Настолько безучастен ко всему? К ее теплу? Дружелюбию и вниманию? Или он боится к ней привязаться? Знает, что скоро придется разойтись. Людям свойственно говорить грубости и делать гадкие вещи тем, к кому они начинают испытывать симпатию. Они злятся на себя за это и грубостью пытаются вытеснить других из своих сердец…
Какие сердца? Что за бред у нее в голове? Почему она вдруг стала искать ему оправдания и выгораживать?
Зачем ей стараться понять такую мерзость как Зэсс? Он отвратительный. Безучастный и невоспитанный. Грубый. Непонятно откуда и кто такой. Строит из себя! Да его сожгли бы в первой же деревне, знай люди, что он вытворяет! Что он может сделать одним прикосновением! Если, конечно, они его сумеют схватить. Потому что он очень сильный. Проворный и умный. Он превосходный воин и… Блах его дери!
Тáйга совсем запуталась.
Они не разговаривали уже два дня. Не разговаривали, когда дошли до деревеньки, не разговаривали, когда сели есть в грязной, пропахшей луком харчевне. И совсем не разговаривали, когда ждали своих припасов в дорогу. Как же это бесило ее!!!
Она ковыряла обкусанным ногтем доску стола и краем уха слушала, как пьяные мужики после работы рассказывают местные сплетни и байки о далеких зазаборных далях, в которых никто из них не бывал.
— … после того, как новый король все обереги попереставил. Непонятно что творится. И собак без головы видели и мертвяков. — мужик очертил в воздухе над собой охранный знак. — Не к добру все это.
— Да брешут все! Бабам надо голову забить, что делал да где был — вот и придумывают.
