Также отец отмечал, что ответ на вопрос, какая разница, жив Хёгни или мертв, если золото все равно покоится на дне Рейна, состоит в следующем: только Хёгни был посвящен в тайну, в какой именно части великой реки погребено сокровище. Так в «Саге о Вёльсунгах» Гуннар говорит: «Теперь я один знаю, где скрыто золото, и Хёгни тебе не скажет»; а согласно Снорри, «с тех пор так и не нашли того золота». «Наверняка его бы выловили, если бы только знали, где искать», — писал мой отец. Тем не менее, он полагал, что этот эпизод — поздняя вставка (как говорил он сам, «театрально-драматическая») и не вполне согласуется с мотивом рейнского золота. Подробнее см. комментарий к 148–150.
130.
Строки 5–8: сравните со строками ближе к концу «Беовульфа», 3166–3168:
forleton eorla gestreon eorðan healdan,
gold on greote, þær hit nu gen lifað
ealdum swa unnyt, swa hit æror was.
…вернулось в землю наследие древних,
и будет золото лежать под спудом
вовек, как и прежде, от смертных скрытое[33].
(Из аллитерационного перевода «Беовульфа», выполненного моим отцом, строки 3137–3182).
132–140. В «Речах Атли» говорится, что Гуннар в змеином рве играл на арфе ногами; то же самое повторяет и Снорри. Эта идея, по всей видимости, подсказана тем, что пленник был скован, как сообщается в «Песни об Атли» (и в «Песни», 113). В «Песни», основанной на «Песни об Атли», Гуннар играет руками. Остальные детали этого эпизода в «Песни» восходят к саге: Гудрун послала брату арфу (135), Гуннар усыпил змей своей музыкой (136) и наконец был ужален до смерти громадной гадюкой (139).
141–147.
В эддических песнях огромные погребальные костры не упоминаются, однако в обеих песнях повествуется о том, как Гудрун отомстила Атли. Тот же самый чудовищный мотив фигурирует в греческом легендарии: Овидий рассказывает в «Метаморфозах» о Прокне, которая во имя мести убила своего сына Итиса и накормила мясом ребенка своего мужа Терея, царя Фракии.
142.
Строки 5–8 практически в точности повторяют первую строфу песни, в которой речь шла о погребальном костре Сигурда и Брюнхильд.
148–150.
Я уже упоминал о том, что мой отец «в порядке гипотезы объяснял состояние “Песни об Атли” переработкой песни более ранней: переработкой, что сама подверглась “усовершенствованиям”, дополнениям, повреждениям и хаотическим перестановкам». Он полагал, что «эпизод Хёгни — Хьялли» (см. комментарий к 118–131) и месть Гудрун Атли через их общих детей — это поздние добавления «автора “Песни об Атли”», внесенные в песнь более раннюю в ходе ее переделки.
Заключительная часть «Песни об Атли», неизменно представляющая трудность для интерпретации в том, что касается языковых подробностей, не вполне вразумительна как с точки зрения логики, так и психологии. Вот что мы имеем: Гудрун выходит навстречу Атли, когда тот возвращается после убийства Гуннара в змеином рве, приглашает мужа на пир, подавая золотой кубок (см. «Песнь», строфа 145), потчует собравшихся питьем и снедью, прислуживает Атли — а затем возвещает с чудовищной прямотой, что она сделала и что именно происходит. В палатах раздаются вопль ужаса и рыдания, но Гудрун не плачет: «она рассыпала золото, дарила челяди червонные кольца <…>. Атли, ничего не подозревая, напился допьяна; оружия при нем не было, и Гудрун он не остерегался»[34] (эта последняя фраза — отцовский перевод исландского глагола, значение которого здесь неясно). Далее Гудрун убивает Атли в его же собственной постели — и поджигает дом.
«Зачем эта раздача золота, — писал мой отец, — если Гудрун не нуждается ни в помощи, ни в одолжении, да и вправе ли на них рассчитывать убийца княжичей, которая сама призналась в своем преступлении? Почему Атли оказался настолько глуп и не заподозрил об истинных намерениях Гудрун?»
Отец предполагал, что, в то время как гибель сына или сыновей Атли — это, по всей вероятности, очень древняя составляющая легенды, изначально с местью Гудрун она никак не связана. Та форма, в которой она вплетена в сюжет (утверждал отец), — это практически наверняка преимущественно скандинавская доработка, завершающая собою долгий процесс. Очень может быть, что в «первоисточнике» «Песни об Атли» она отсутствовала — и не кто иной, как автор «Песни об Атли» ввел ее в повествование и вплел в основную тему мести.
Отец допускал, что в ранней версии истории сразу за сценой тризны описывалась раздача Гудрун золота. В таком случае это было бы естественным образом воспринято как умелое притворство: она делает вид, что весела и смирилась с происходящим, и раздает богатые дары, дабы усыпить подозрения. Тогда Атли, «ничего не подозревая» — потому что для подозрений оснований нет, — ложится в постель пьяным (это один из древнейших элементов истории, см. Приложение А, с. 374–375). Но когда возник мотив убийства детей, его неизбежно пришлось вводить по ходу тризны. Строфы, о которых шла речь выше, были сохранены, но вписались не слишком удачно («Зачем эта раздача золота? Почему Атли оказался настолько глуп?»).
В своей «Песни о Гудрун» мой отец измыслил хорошее средство исправить ситуацию: Атли теряет сознание от ужаса, и слуги относят его в постель (148–149).
Автор «Речей Атли» здесь внезапно возвращается к традиции, согласно которой у Хёгни был сын, который и отомстил Атли, и утверждает (чему вторят и сага, и Снорри), будто этот сын, прежде в песни не упомянутый, посодействовал Гудрун в убийстве. Как и следовало ожидать, в «Песни о Гудрун» этому мотиву места не нашлось.
152–154.
Эпизод, в котором Гудрун сжигает дом, заимствован из «Песни об Атли»: см. комментарий к 93–112.
156.
Строки 5–8 практически повторяют последние строки «Песни о Вёльсунгах» (IX.82), а также завершают собою «Песнь о Гудрун» (строфа 165) перед тем, как поэт обратится к слушателям с прощальными словами.
157–165.
В рукописи отец отметил карандашом, что весь финал песни, начиная от строфы 157, должен быть опущен: сохранить следовало только последнюю строфу за номером 166. Однако в рукописи неровными линиями обозначено, что удалению подлежат строфы только до 164, так что последние четыре строки строфы 156 таковы же, как и последние четыре строки строфы 165 сразу за ней.
159–165.
Стихи, вложенные в уста Гудрун, сидящей на берегу моря, подсказаны поздней эддической песнью «Guðrúnarhvöt» («Подстрекательство Гудрун»), однако близкого соответствия между ними нет. Вторая часть этой краткой песни представляет собою один из нескольких «Плачей Гудрун» и повествует в том числе и о ее горе в связи с последними событиями северной легенды, которые в отцовских поэмах, согласно авторскому замыслу, опущены.
