На звуки шагов оглянулись оба: и князь, и капитан. Митька поздоровался с отцом, проигнорировав Германа. Князь смолчал, снова повернулся, глянул вниз, во двор. Митька подошел ближе и увидел пленника.
Седого капитана придерживали за плечи. Руки ему не связали, и одной ладонью старик зажимал простреленный бок. Княжич вцепился в каменное ограждение. Будь все по-другому, Темка бы уважительно представил капитана, Митька даже догадывался, кто это: отец Александера, дед Шурки и Лисены. Старик поднял голову, посмотрел на стоящих на галерее – равнодушно. И только когда взгляд скользнул выше, на чужой штандарт, губы дернулись как от боли. Стыд в который раз обжег Митьку: на этом штандарте герб его рода.
Капитана толкнули к стене, туда, где возвышались строительные леса. У Митьки воздух застрял в горле – с балки свисала петля.
– Ты что! – княжич развернулся к отцу, крик услышали во дворе, и палач замер, прекратив устанавливать скамью. – Капитанов не вешают!
Отец глянул недовольно:
– Не кричи, – негромко произнес он.
– А кто сказал, что не вешают? – вмешался Герман. В глазах мелькнула знакомая по Южному Зубу насмешка.
Митька не нашелся что сказать. Закона не существовало, это правда. Среди капитанов не часто встречались благородных кровей, а значит, им петля полагалась не только за предательство. Но все-таки капитанов не вешают, прав был когда-то Александер.
– Это бесчестно, – глядя Герману в глаза, отчеканил Митька. Он помнил, как туго перевязал руку повыше локтя лоскутом мундира, обмотал сверху золотым шнуром и поехал вершить казнь. – А тебя я лишил бы капитанства. Впрочем, в твоем ремесле честь только помеха.
Герман хмыкнул: мол, не собирается связываться со щенком.
– Вы закончили? – холодно спросил отец. – Продолжайте, – он почти не повысил голос, но палач услышал.
– Папа, не надо! – Митька выкрикнул это шепотом. – Папа!
– Эмитрий! Ты княжич или сопливая барышня?!
Митька стиснул перила, казалось, еще чуть-чуть – и из-под пальцев посыплется каменное крошево.
– Папа, не делай этого. Ну не надо! Пожалуйста! За что? Он защищал замок!
– Прекрати истерику.
Митьке точно шпагой под ребро ткнули, так жестко прозвучал ответ.
– Если ты сделаешь это…
– То что? Ну что же?
Митька не знал. Выдохнул:
– Это бесчестно. Папа, на нашем штандарте уже столько грязи, не добавляй еще.
– Эмитрий, я устал тебе объяснять, что нужно и должно делать с врагами. И пойми ты, наконец, в чем истинная честь мундира. Продолжайте, ну!
Да, отец много раз показывал, как можно перекраивать честь – если это необходимо. Но такая смерть капитану – зачем?! За что?
– Не надо… Россом-покровителем прошу.
Князь Дин не повернул головы. Замерший на время ссоры князя с сыном палач засуетился. Капитана поставили на лавку, накинули по шею петлю. Старик снова посмотрел на чужой штандарт, сплюнул под ноги победителям.
Ударили по лавке, вышибая. Митька не закрыл глаза, смотрел, пока тело не вытянулось и не обвисло. Развернулся, не глядя на отца, пошел в комнату. Он старался идти твердо, но все-таки наткнулся на кресло. Полетела на пол корзинка, раскатились клубки. Княжич присел, поднял один – ярко-желтый, как цыпленок. Бездумно сжал в кулаке. Это просто история. Через много-много лет никто не вспомнит ни старого капитана, ни бесчестный приказ князя Дина. Ни Митьку, вынужденного сражаться за то, что ему ненавистно. Это просто история.
Княжич разжал пальцы, выпуская клубок. Но ведь нельзя ненавидеть отца.
* * *
Выросли шатры, показался знакомый штандарт. Галопом Дега промчалась в центр лагеря. Шарахнулся в сторону сержант, пропуская королевского порученца. Темка остановил коня, слетел на землю. Караульный без слов отодвинулся, пропуская княжича в шатер. Темка шустро нырнул за полог. Вытянуться в струночку, чуть наклонить голову:
– Мой князь! Пакет от короля.
Одними глазами: «Здравствуй, папа!» В ответ – одобрение и гордость за сына.
Не виделись уже дней десять. Войско князя Дина на левом фланге. Будут прорываться к Торнхэлу, успеть бы, пока старый капитан Демаш еще держит осаду. Темка просил короля хотя бы на время штурма отослать его к отцу. Эдвин пообещал.
Князь быстро пробежал глазами по строчкам, крикнул писца.
– Тема, придется тебе сразу обратно. Заедешь еще к коннетаблю, а потом вернешься к королю.
Княжич кивнул: что же, такова служба порученца.
– Дотемна успеешь?
– Конечно.
– «Конечно!» – передразнил князь. – Зря не рискуй.
Полгода назад Темка бы огрызнулся, но сейчас понимал: дело не только в страхе за сына. Послание Эдвину должно быть доставлено.
– Да, мой князь.
Неприятным холодком тронуло спину. Слишком хмур отец. Темка нерешительно глянул на капитана Юрия, стоявшего у стола над картой. Спросил тихо:
– Что у вас?
Тот нехотя ответил:
– Вчера Дин подвел еще войска к Торнхэлу.
* * *
Княжич вытянулся на лежанке, полускрытой занавесью. Он уже научился ценить минуты отдыха. С сундука в изголовье свешивался рукав мундира. Темка потерся о него щекой, как об отцовское плечо. Провел ладонью по подушке, нащупал монограмму. Мама вышивала. Недавно было письмо, новостей никаких. Большей частью спрашивала об отце и Темке, сокрушалась, как они там. Темка подтянул рукав, лег на него щекой и прикрыл глаза. Ночь выдалась беспокойная, загадочное поведение Марика Лесса выбило из колеи. Дремота почти сразу же утяжелила веки.
Спал неспокойно, все видел стены Торнхэла и стреляющие пушки. Слышал чужие шаги в коридорах дворцовых покоев, голоса. Заговорили громче, и Темка проснулся.
В шатре было шумно, потом что-то резко велел отец. Княжич сел, стряхивая остатки дремоты. Торопливо оправил мундир.
– Да говорите же, капитан!
Темка вздрогнул от отцовского окрика.
– Торнхэл пал, мой князь.
Пальцы онемели, выпустили занавесь. Темка остался сидеть, оглушенный.
* * *
– Княжич Эмитрий!
Можно вжаться в тень, перестать дышать. Оставьте же в покое! Тут так спокойно, мародерам и гулякам не приглянулись маленький дворик и крохотная беседка в глубине. Плющ, обвивающий ее резные столбики, сплелся в плотный занавес. Листья касаются щек, и пахнет миром. Не порохом, не кровью, а просто вечерней прохладой.
– Княжич Эмитрий!!!
