Крики, а затем брань и проклятия за стеной сказали ему, что преследователи добрались до покалеченных стражников, а это означало, что теперь они знали, в каком направлении скрылся беглец. Конан помянул Нергала и всех его узкоглазых прихвостней и, хромая при каждом шаге, морщась и кривясь от боли, побежал вниз с холма.
Ему повезло. Ни единой души не попалось ему навстречу, и он, никем не замеченный, раненым тигром промчался через город и распаханные поля к темной полосе джунглей. Он почти ничего не видел, глаза застилала мутная пелена, в которой лунный свет казался красным, а стволы, лианы и камни выскакивали навстречу из ниоткуда, словно живые. В лицо Конану пахнуло влагой, и он наугад поплелся в ту сторону, откуда пришел живительный порыв ночного ветра. Споткнулся о корень, едва не упал, снова споткнулся — и, съехав по глинистому обрыву, оказался по колено в воде.
Ручей протекал по дну неглубокого оврага, над ним плотным шатром смыкались ветви деревьев. Здесь царила такая тьма, что Конан не мог различить собственной вытянутой руки. Он побрел вниз по течению, надеясь, что ручей бежит через леса к той реке, которую он видел недалеко от столицы. Вода освежила его, он напился, но передвигался с превеликим трудом.
Так брел он, не сознавая, сколько прошло времени и как далеко он успел отойти — на такие размышления у него просто не было сил. Он знал только одно: когда он не сможет идти, то встанет на четвереньки и поползет. Он был уже очень близок к этому, когда услышал вдруг позади и вверху конский скок и голоса. Кто-то ехал над ручьем, ехал не торопясь, но и не медля. Беглец насторожился и, хоронясь за камнями, постарался подслушать разговор. Судя по металлическому бряцанью и отрывистым, четким фразам, ночные всадники не были заблудившимися простолюдинами.
Голоса летели над едва журчащей водой, отчетливые и ясные, словно говорившие стояли от Конана в двух шагах. Кровь стучала у него в висках, он разбирал два слова из трех, но, расслышав, что речь идет о нем и том побоище, что он учинил во дворце, постарался не пропустить ни звука.
— Он не мог далеко уйти, — говорил один всадник, по голосу его, властному и спокойному, было ясно, что это — старший в отряде. — Ночью, пешим, да еще и раненый… Вы ведь ранили его, Корэтика?
— Да, мой сэй. Он получил не менее трех опасных ран. Быть может, этот безумец сейчас где-то близко, в двух шагах, лежит меж камней без памяти…
При этих словах Конан оскалился по-волчьи. В разговор вступил третий голос — молодой и гневный:
— Надо искать! Он не должен уйти! Он убил Наринаку!
И голос старшего сурово и в то же время мягко возразил ему:
— Наринака сам виноват. Император воскресит его, как уже делал это однажды, и пошлет к мастерам доучиваться. Вас всех следовало бы заново послать в школу! Как вы могли вчетвером не справиться с одним чужестранцем?
— Чужестранец силен и яростен, как раненый буйвол, а своим неуклюжим мечом владеет так, что еще бы нам поучиться, Акиро-сэй, — ответил ему второй голос. — Знай я, как он искусен, вовсе не стал бы тратить время на бой с оружием. Моего умения не хватит, но почтенный Старец Без Имени, наверное, сумеет разыскать его завтра.
— Да, — отозвался Акиро-сэй. Оказывается, в погоню за Конаном помчался сам начальник дворцовой стражи. — Император теперь еще больше хочет оставить этого человека среди нас. Что ж, пусть его ищет придворный маг. Едемте домой, уже поздно.
Голоса стали стихать — всадники повернули прочь от ручья. Вскоре перестук копыт исчез вдали. Конан перевел дыхание. В ушах у него по-прежнему бешено гудела кровь, перед глазами плавали темные пятна. «Колдуны проклятые! — с ненавистью подумал он. — Погодите, я еще доберусь до вас!» Но сейчас было гораздо важнее не допустить, чтобы они сами добрались до него. Ему надо как можно скорее вернуться на побережье и разбудить дракона. Пусть проклятый ящер увозит его куда хочет, лишь бы подальше от этого острова!
Конан макнул голову в воду, и ему немного полегчало. Кровь теперь текла только из раны на плече, о царапине на груди он и думать забыл, а вот дырка в боку, проделанная кхарийским клинком, хоть и перестала кровоточить, но саднила и отзывалась болью при малейшем движении. Но он продолжал упорно двигаться вперед, пока вдруг снова не оказался в воде. Спасло его только то, что, падая, он успел подставить руки, и новая ванна вкупе с новыми царапинами и кровоподтеками вывели его из беспамятства прежде, чем он захлебнулся. Откашливаясь и отплевываясь, он ползком выбрался на берег и сел, прислонившись спиной к какому-то камню. Сознание медленно расплывалось. Он еще попытался заставить себя встать и пойти, но, не сделав и двух шагов, рухнул лицом в жухлые листья.
На берегу, пачкая в песке драгоценные, затканные золотыми соснами черные одежды, сидел древний старец. Лицо его, в котором Конан узнал бы лицо старика, вытащенного из соленой воды матросами «Покорителя Морей», было спокойно, как лицо божества или погруженного в медитацию вендийского аскета. Лишь глаза были почему-то не золотыми, а серыми. Немигающим взором орла смотрел он, как поднимается из-за его острова ослепительное солнце. Поистине, земли эти были избраны богами, ибо ее первой касались лучи благостного светила, когда после ночного отдыха оно медленно восставало из морских глубин.
— Аридоси, — негромко позвал старец.
Он произнес это имя так, словно тот, к кому обращался патриарх, был рядом, в двух шагах. Но прошло довольно много времени, пока из зарослей над песчаным обрывом появился бирюзовый морской дракон.
Он был не один. Сделав большой круг над лесом, на берег, взрывая песок огромными когтистыми лапами, опустился второй дракон. Он, вернее, она была ярко-золотой с красными крапинами вдоль гибкого хребта. Несмотря на то, что вновь прибывшая летунья превосходила Аридо размерами, она казалась тоньше и изящнее. Длинная золотая грива ее стелилась по ветру.
Аридо подошел к повелителю, его подруга почтительно улеглась поодаль.
— Тебя это тоже касается, Кагия-химэ, Лунная Дева, — кивнул ей старик, и она с тихим ворчанием подползла поближе.
— Слушайте, дети мои, вот что вам надлежит сделать. В лесу у ручья, что впадает в реку Ити, к западу от дворца, лежит Конан, твой друг, Аридоси. Он ранен и обескровлен, он близок к смерти. Принесите его сюда.
Золотой дракон чихнул и взмыл в небо. Голубой посмотрел подруге вслед, взглянул на старика — тот утвердительно кивнул. И Аридо исчез в зарослях так же стремительно, как и появился.
Патриарх по-прежнему сидел на берегу и вычерчивал прутиком на песке какие-странные знаки. Солнце медленно укорачивало тени. Старик ждал, не проявляя нетерпения или беспокойства: бессмертным не свойственно ни то, ни другое, а он был почти бессмертен. Когда жара стала слишком сильной, он перебрался в кружевную тень банановой рощицы и замер там, у большого, изъеденного солью и ветром камня.
