Большой, крепко сбитый, ярко освещенный газовыми лампами и обнесенный высоким частоколом, вблизи трактир выглядел неожиданно внушительно.
На вывеске кто-то с легкой руки вывел: «Дорога для путницы», а под ней, с неожиданной для провинциального заведения тщательностью, вырезал рисунок девушки с двумя косами. В игре пламени стоящей рядом, над входом, свечи разглядеть ее черты я не смог. Только прямой жесткий взгляд и что-то странное на плече: то ли вцепившегося в него ворона, то ли примостившуюся кошку… то ли крысу.
«Странная вывеска. Нужно будет расспросить хозяев», — мелькнула в голове рассеянная мысль — и тут же забылась, вытесненная новыми впечатлениями, когда мы въехали в гостеприимно распахнутые ворота. И верно: двери постоялых дворов открыты до полуночи. Позже достучаться до хозяев становиться почти невозможно.
Я спрыгнул коня. Старик-конюх — удивительно бодрый несмотря на поздний час — встретил нас улыбкой столь же подхалимской, сколь и доброжелательной. Оставив его разбираться с лошадьми, мы ввалились в трактир — и окунулись в море тепла и уютного света. Оживленный гомон голосов плескался вокруг, захлестывая с головой, а заливистый смех заставлял невольно улыбаться.
— Добро пожаловать!
Едва мы переступили порог, как навстречу выскочила бойкая и улыбчивая девчушка в чистеньком передничке и защебетала, не давая вставить ни слова:
— Комнатки большие и малые, на двоих-на троих, с комодом-кроватью…
— А на одного есть, красавица? — проникновенно спросил Нэльвё, сначала бессовестно ее перебив, а затем так же бессовестно польстив.
Рыженькая и курносая, вся в веснушках, с озорными карими глазами, — красивой она не была. А вот обаятельной — очень даже.
Служанка зарделась и защебетала еще звонче:
— Ежели на одного, ваше благородие, то господских у нас всего две комнатки, обе свободны. Есть еще клетушки-комнатушки, куда только койка влезет да места еще на шаг остается — их пяток.
Почему-то у меня не возникло ни секундного сомнения, кому предстоит ночевать в «клетушке-комнатушке»: слишком уж красноречивым был ужас, написанный на лицах моих благородных спутников.
Но Нэльвё почему-то не торопился делать заказ. Он долго молчал, словно борясь с собой, и, помедлив, все же спросил у соловушки:
— А на двоих господские есть? Они с двумя кроватями или одной?
Я поднял на него удивленный взгляд, просто диву даваясь такой нежданной-негаданной заботе.
— С одной, господин!
Нэльвё выразительно скривился и посмотрел на меня со странной смесью жалости, жадности и чего-то, смутно напоминающего чувство долга. Когда столь же жалостливо на меня глянула я Камелия, я вспомнил, что мне, вообще-то, нехорошо, и впервые за много лет это кого-то волнует.
— Два одиночных господских и один на двоих. Такой же.
Я поторопился скорчить особенно страдальческую физиономию, чтобы Отрекшийся ни в коем случае не усомнился в моем паршивом самочувствии и в правильности сделанного выбора.
Девушка тряхнула косичками и упорхнула — по всей видимости, передать хозяину наши слова.
Нэльвё повернулся ко мне и показал кулак.
Ладно, ладно! Больше не придуриваюсь!
Мы протолкались к чудом незанятому столику у окна. Я брезгливо отодвинул неубранные еще пивные кружки и тарелку с полуобглоданной курицей. Одна из подавальщиц тут же подлетела к столику и, виновато улыбнувшись, сноровисто составила грязную посуду на поднос, смахнула крошки — и растворилась в толкотне зала.
Мне достался стул, стоявший ближе всего к окну. Принимать заказ никто не спешил. Нэльвё и Камелия в очередной раз переругивались — кажется, опять из-за злосчастного чемоданчика и больше от скуки, чем всерьез.
Я отвернулся к окну и, повинуясь странному порыву, потянул на себя край шторы в крупную клетку. Она качнулась смешно, как занавес сцены — и обнажила треугольный провал окна, из которого на меня, не мигая, смотрела ночь.
— Что заказывать будете, господа?
Я вздрогнул. Пальцы разжались. Красно-клетчатая занавеска с тихим шелестом-смешком опустилась и качнулась назад. Ощущение тяжелого, злого взгляда пропало.
«Я же давно не боюсь темноты», — мелькнула слабая, какая-то детская мысль. Словно я пытался убедить себя — и не верил.
Девчушка пронеслась по залу огненным вихрем — и замерла у нашего столика с двумя подносами наперевес. На одном из них опасливо покачивалась стопочка тарелок, а с другого то и дело норовили соскользнуть пивные кружки, и девчонка каждый раз торопливо наклоняла поднос в другую сторону.
Я слабо улыбнулся. Она — огненная, искристая, яростная — развеяла объявший меня ужас одним своим смешливым присутствием. Но не до конца.
— А что предложите? — лукаво спросил Нэльвё.
— Чем богаты — тем и рады! Курица запеченная, похлебка горячая, каши гречневая да пшеничная с мясом и луком, супы разносольные, картошка-толчон…
— А что быстрее всего? — перебил я тараторку, окончательно отойдя от пережитого и поняв, что, если вот сейчас не поем, то умру от голода. Судя по отчаявшимся и крайне несчастным лицам спутников, их мучила та же проблема.
— Курица с картошкой или похлебка! Они уже вас стоят-дожидаются.
— Курицу, — махнул рукой Отрекшийся. Было заметно, что он готов ее съесть и один. — С картошкой. На троих.
— Как угодно, господин! — звонко выкрикнула девушка — кажется, раньше, чем он успел договорить.
— Ну что ж… — протянул Нэльвё с гаденькой усмешкой, как только пичужка упорхнула к стойке. — Рассказывай, Мио.
— Что? — наивно сморгнул я, будто бы не понимая, о чем речь.
— Все!
— Да! Мы же друзья! — радостно добавила Камелия.
Нэльвё аж закашлялся, пытаясь скрыть вырвавшийся при слове «друзья» смех. Мы обменялись понимающими взглядами, но тактично промолчали, решив пока не развеивать пустые мечтания девушки.
— Кто были эти люди?
— Да! — поддакнула Камелия. — И что они от вас хотели?
— Честно? Понятия не имею.
— Мио, — негромко начал Нэльвё, и от его голоса мне стало холодно. Thas-Elv'inor облокотился о стол, приблизившись ко мне. Я невольно попятился и поморщился, резко натолкнувшись на спинку стула. Взгляд — пронзительно-фиалковый, холодный — был слишком близко. Я избегал его всеми силами, слишком хорошо понимая, что в нынешнем состоянии противиться воле Отрекшегося не смогу.
— Мы рисковали жизнью, связавшись с тобой, — вкрадчиво продолжил Нэльвё. — Не кажется ли тебе…
— Я могу поклясться, что не только не знаю, кому и что от меня нужно, но даже не имею об этом ни малейшего представления. Так тебя устроит?
