- Тем более. Я должен был бы испытать жизнь поддонка?
- Это поучительно, - заверил Перун. – Поправляет моральный настрой и укрепляет позвоночник. Точно нет?
- Точно.
Я кратко изложил ротмистру то, чем занимаюсь.
- То есть как вы можете нас перевести? – спросил тот, поднимая брови. – Из ада?
- Это не преисподняя, не ад. Нечто между, - пояснил я. – Место на полдороге. Вам же следует пойти дальше, куда предназначено людям. А это мир упырей. Вы и так долго здесь застряли.
- То есть пан говорит о спасении?
- Только лишь об освобождении. Спасение – это не моя парафия. Я ведь не притворяюсь Богом, пан ротмистр. Я всего лишь перевозчик. Что дальше, не знаю. Нужно иметь доверие. Сколько же можно торчать на пересадочной станции? Но я всего лишь перевожу. Такой вот талант-самородок.
- И где во всем этом крючок?
- Обол, - пояснил я. – Нужно оставить тот мир за собой, и это символизирует обол. Нечто такое, что осталось там и имеет ценность. Лучше всего, какие-нибудь деньги. Может быть даже грош, лишь бы там находился. В мире живых. Без этого попросту не удается.
Ротмистр надел рогатывку.
- Я поговорю с людьми. А вы ждте здесь. Нам надо посоветоваться. Это не простое решение.
Он вышел, а я остался сам. И глядел на мерцающий огонек керосиновой лампы. Что с ним происходит, когда светло? Загорается в ином мире?
После длительного времени дверь скрипнула.
Перун сунул голову вовнутрь.
- Они станут заходить поодиночке. Только те, которые помнят и смогли чего-нибудь спрятать. Для тех, у кого ничего нет, но решились, примите отрядную кассу. Она должна находиться в лесу, неподалеку от Хлевиск… Я покажу, где это.
Я сидел за столом, а ко мне приходили очередные типы. Иногда странные, иногда - гротескные, а иногда – трагичные. Только все они были будто старые, поломанные марионетки. Было них нечто от неоднократно ремонтированных игрушек. Я чувствовал, что у меня жжет глаза.
- То на земле дедушки, которая должна была стать моей. Там дорога идет вдоль такого вот лесочка, по плотине, так вот под дубом, мой пан, на три локтя в землю закопано. Золото в горшке. Немного, но что имел, то и отдаю. Пан поручик даст карту, так я покажу, где оно. Пан ротмистр мне все разъяснил.
- Хата у меня имелась, но ее русские спалили, как повесили пана наследника. И вот там дорога идет к такой часовне, и как в полдень дня Матки Боской Зельной [20] тень упадет, там и надо копать. Там, пан, три талера серебром спрятано.
- Понятия не имею, что из того осталось. Но знаю, что всегда на черный день в тайнике под порогом было спрятано немного денег. Нужно поднять средний кирпич и передвинуть. Там должен быть железный такой ящичек.
- А вот, пан поручик… На том свете как оно будет? Родителей встречу? Я боюсь.
- Не знаю, сынок. Наверняка встретишь. Только хуже там уже наверняка не будет.
Не знаю, сколько это продолжалось, но, во всяком случае, прежде чем я совершенно выбился из сил, раздались выстрелы. Крики и бешеная канонада, потом разрывы гранат.
Перун заскочил лишь на секунду, чтобы схватить стоящий у стены автомат-штурмгевер.
- Сидите здесь и не высовывайтесь! Мы их задержим!
- Пан ротмистр! Я переведу вас!
Перун отрицательно покачал головой.
- И что, мне людей здесь оставлять? Вы чего?! Впрочем, я и так остаюсь.
- Да ради чего? Ваше место на той стороне.
- Мое место - здесь! Пока это место походит на преисподнюю, я не уступлю. Похоже, иначе я уже не могу.
Он выскочил наружу, в оглушительную какофонию выстрелов, взрывов и воплей.
Долго я не выдержал. Самое худшее, что можеь быть в подобной ситуации, это сидеть, как крыса в норе и ждать приговора.
Стрельба звучала как-то отчаянно. Поначалу бешеным стаккато, потом реже, а под конец были слышны лишь одиночные выстрелы.
Все более редкие.
Я огляделся по землянке в поисках какого-нибудь оружия и, в конце концов, его нашел. Немецкий автомат МР-40, неправильно называемый "шмайсером". Такие до сих пор я видел только в кино. Я схватил его, удивляясь тому, что тот такой длинный и неудобный, оттянул затвор, после чего осмотрел в поисках какого-нибудь предохранителя.
Осторожно приоткрыл стволом сбитые из досок двери и выглянул.
Всю территорию лагеря покрывали тела. Среди них поднимался туман и клубы дыма. Тела лежали повсюду, неподвижные и выкрученные, все гуще, чем ближе к землянке, ну у порога лежал самый настоящий вал трупов. На ступенях я обнаружил лишь согнутый дугой автомат ротмистра и его рогатывку с орлом.
Посреди плаца стояли Плакальщики. Тот громадный, спереди, как обычно затопленный в черноте капюшона, со спрятанными в рукавах ладонями. За ним – четверо остальных, с факелами.
Я поднял ствол автомата и дрожащим пальцем нащупал спусковой крючок. Достали меня, все-таки. Теперь уже от них не вывернуться.
Монах рванул ко мне размазанным, неожиданным движением, не успел я и мигнуть, и оперся грудью о конец ствола.
Я нажал на крючок, но, прежде чем выгнутый кусок стали выполнил полный ход, раздался треск. Вылет ствола покрылся пятнами ржавчины, которые поползли в мою сторону, словно лишай покрыли камеру замка и обойму; пятна ржавчины превратились в раковины, потом в дыры; оружие распалось на хлопья ржавчины и рассыпалось, становясь тем, чем было на самом деле. Горсткой окиси железа, рыжей пылью на моих ладонях. Прошлым. Старым следом на земле.
Конец.
Мне конец.
Он забрал Ка оружия, а сейчас отберет мое.
Монах повернулся к своим, что-то быстро и не слишком понятно произнес. На каком-то древнем языке, из которого я понял только "сам", "говорить" и "время". Я даже не сориентировался, был ли этот язык арабским арамейским, древнегреческим или каким-то латинским жаргоном. Я знал лишь то, что распознаю часть звуков.
Плакальщик слегка подтолкнул меня и вошел со мной в землянку, закрывая дверь.
Я уселся. Здесь было настолько тесно, что практически невозможно было стоять. Монах заполнил собой вход, запирая его словно черный камень. Мне сделалось душно, как тогда, в мешке дя трупов.
Плакальщик как-то протиснулся за стол и сбросил капюшон. Я же резко втянул воздух.
Выглядел он будто статуя, сложенная из маленьких кубиков покрытого трещинами старого гранита. Словно живая, очень древняя и покрытая эрозией скала.
- Феофаний… - прошептал я.
- Выходит, о Феофании ты слышал, - произнес тот скрежещущим и гулким, словно это со дна пещеры голосом. – Нет. Я не он. Я отец Ян. Изображал из себя католического монаха, но на самом деле моим братством является орден Терниев. Я его Великий Пресвитер. Уже много лет. Это означает, что я был ним, прежде чем умер. Я сделал все, как учил Феофаний, и остался здесь. Здесь, в чистилище! Для того, чтобы его стеречь. Так я хотел сделать, и так и сделал. Но… скажи мне, фальшивый спаситель, самозванец, похититель душ, что со мною сталось?! Во что я превращаюсь?!
Он вытянул в мою сторону потрескавшуюся гранитную ладонь. Он становился тем, чем чувствовал себя, и чем был по сути дела. Вот и все дела.
- Я не знаю, где находится книга, - сказал я. – Вся эта охота не имеет смысла. Только лишь недавно до меня дошло, какая книга вам нужна. Михал нашел ее, наверняка. Только не знаю, то он с ней сделал. Наверное, отдал своему настоятелю. Он был службистом.
- Неважно! – крикнул Плакальщик, с явным тоном истерии в голосе. – Настоятелю не отдавал. Неважно. Но скажи, что со мной творится? Я становлюсь демоном? А я – Пресвитер! Я страж чистилища! Не проклятый! Я из числа посвященных. Пережил собственную гнозу [21], и все напрасно. Я вступил сюда сам по себе! Сам! Не так должно было быть!
- Добро пожаловать в мире Между, - язвительно бросил я.
- Ты дьявол? Заточил меня?
- Я простой перевозчик. И ты прекрасно об этом знаешь.
