вся сплошь забита была. Не стал он уточнять, чего Яков в виду имел и заспешил к постоялому двору.
Якову делать нечего – за ним направился. Идет, носом поводит, по сторонам опасливо озирается, как бы чего худого не вышло. Только тихо вокруг, ничего не происходит. Может, и вправду страхи его пустые мучат, больно мнительный стал, и то самая обычная придорожная корчма. Хорошо бы, коли так, вот только слабо верится.
Уже была хорошо различима деревянная вывеска корчмы, вырезанная из цельной доски в форме геральдического щита. На вывеске красовались намалеванные от руки два мосла крест-накрест и корона с кривыми зубьями – символ местного монарха Кощея. Под мослами располагалась счастливая свинья, возлежащая на блюде. В боку свиньи торчала двузубая вилка. Под свиньей начертана была загадочная надпись ядовито-зеленого цвета: «У свиньи». То ли имелось в виду, что в гостях у этой самой жареной хрюшки (совсем неплохо для изголодавшего в пути путника!), то ли хозяйка (судя по надписи женского полу) была не очень высокого о себе мнения. Нижние части букв украшали потеки в виде капель – краска потекла или специально так сделано, с намеком каким скрытым. Сверху на вывеску был нахлобучен маленький рыцарский шлем (странный размер, словно на лилипута какого), а под шлемом приделана вставная нижняя челюсть, что, возможно, должно было символизировать суть заведения. Хотя вся вывеска целиком выглядела несколько странно, если не сказать устрашающе.
Иван Царевич долго разглядывал ее, топчась у калитки. И у него зародились сомнения насчет репутации придорожной забегаловки. Но голод переборол здравый смысл, голод требовал идти вперед, и Иван Царевич, отмахнувшись от подозрений, будто от приставучей мошки, толкнул калитку.
Вкривь-вкось сполоченная калитка из неоструганных досок протяжно скрипнула на заржавелых петлях, и тут же двери корчмы распахнулись. Из дверей под ноги посетителям выкатилась противная собачонка размером с той-терьера, лохматая, вся в катышках, и залилась противным хрюкающее-визгливым лаем, наматывая круги вокруг непрошенных гостей: уши торчком, хвост крючком, глаза-пуговки на выкате, трясется от ярости али с перепугу. Из ступора Ивана Царевича, пытавшегося сообразить, как следует поступить с псиной – спокойно идти дальше или обождать пока хозяева покажутся, ведь с собачонка с дури и в ногу вцепиться может, – вывел хриплый, но звонкий старушечий голос.
– Не бойтесь, смирная она у меня. Цыц, Тошка!
Псина мгновенно умолкла, подкатилась к своей хозяйке, стоявшей на крыльце, и радостно завертелась волчком у ее ног.
– Здравствуй, бабушка! – поклонился Иван Царевич старухе в ноги, а кузнец ограничился тем, что стянул с головы шапку и скромно дернул подбородком.
– Здравствуй, коли не шутишь, – отозвалась старуха, поедая подслеповатыми, неопределенного пастельного оттенка глазами гостя залетного.
– Дык какие ж шутки, бабушка! – выпрямился Иван Царевич. – Жрать охота, мочи никакой нет!
– Так в чем проблема? – говорит старуха и улыбается во все свои шесть зубов, – заходьте – будет вам угощеньице. И еще чего.
Странно так сказала, с намеком туманным. Развернулась и в дом потопала.
Иван Царевич с Яковом за ней следом вошли.
– Ты про что это? – уточнил Иван Царевич. Больно намек тот ему не понравился.
– А про все. Чего душе захочется, – буркнула через плечо старуха и в дверях, что слева имелись, скрылась.
Потоптались Иван Царевич с Яковом на пороге да за стол широкий уселись, что посредь комнаты небольшой стоял, стульями деревянными окруженный. Больше в комнатушки, почитай, ничего и не было.
Побарабанил Иван Царевич нетерпеливо пальцами, прислушался: возится в другой комнате старуха, посудой гремит, шумы-скрипы аппетитные издает, будто вертел вертит. Не иначе и вправду порося на вертеле подать собирается!
Время идет – нет старухи. Хоть бы чего вынесла для начала пошамкать, червячка заморить: хлебцу там, винца какого. Так ведь нет! Тянет непонятно чего, грымза старая…
Извелся Иван Царевич, старухи ожидаючи. Свинство это, самое что ни на есть. Вот и выходит, что на вывеске все верно намалевано – «У свиньи»! Да и вправду старуха на жирную свинью походила, и собака ее. На жареную…
Тьфу ты! Все Ивану Царевичу в голову одно и то же лезет, окромя еды ни о чем думать не может. А тут еще как назло ароматами дичными из-за двери потянуло. Иван Царевич с Яковом слюной облились, едва не захлебнулись.
Ожидание становилось совершенно невыносимым, когда дверь боковая внезапно, с хлопком распахнулась, и на пороге комнаты возникла старуха с блюдом в руках.
Иван Царевич с Яковом только рты распахнули.
На блюде возлежали две кривые тонкие колбасы и яичница одна на двоих. Еще два куска черного черствого хлеба. Под мышкой старуха держала глиняную невзрачную бутылку.
Бабка между тем гордо проследовала к столу и водрузила на него блюдо и бутыль. Затем порылась во вместительном кармане грязного передника и вытащила из него две двузубых вилки. Придирчиво оглядев их, протерла грязной тряпкой, свисавшей с ее плеча, и вручила столовые приборы гостям.
– На здоровьице! – говорит.
Иван Царевич принял вилку, недоверчиво повертел ее в пальцах. Из всего, что изображено было на вывеске, явью оказалась лишь вилка – точно с нее рисовано!
– Это чего такое? – спрашивает он у старухи.
– Как чего? Вилка! – отвечает та.
– Я не про то толкую! – грохнул по столу кулаком Иван Царевич. – На тарелке чего, спрашиваю.
– Так ить, жратва енто. Чего он послал, значит, а мы поймали – ухватили.
– Кто он?
– Ну, он, ентот самый, который всем все посылает.
– Ты точно уверена, что от него это?
Иван Царевич недоверчиво потыкал странную колбасу вилкой, предварительно незаметно протерев ее краем рубахи, только бы старуха не разобиделась на гостя привередливого.
Черная, буграми, колбаса никак не внушала доверия.
– Не сумлевайся! Как есть от него. Токма сегодня бегал.
– Кто?
– Он! – выпятила нижнюю губу старуха, пристально уставившись на гостя.
– А свинья где?
– Какая такая свинья? – удивилась старуха.
– Что на вывеске нарисована и на вертеле жарилась.
– Ох, мила-ай! – Старуха сцепила лапки на объемистой груди и закачалась. – Да откендова свинье-то взяться? Бедные мы, бедные, живем в глуши…
– Тяв! – собачонка поддакивает.
– Зверья-птицы нет, рыбу Кощей – тыщу лет ему жизни! – поедом поел…
– Тяв!
– Из сил выбиваемся, хозяйство кой-как веде-ом. Курочка-а да уточка-а иячки несут – тому и рады-ы…
– Тяв!
– Вот – слыш-ко! – сурок бежал вчерась! – прекратила вдруг причитать старуха. – Хотела сама съесть да как знала, что вы появитесь, колбасок из него навертела. Вкусны-ые колбаски, м-м! Сама не ела, для вас припасла.
– Откуда про нас узнала? – вздернул бровь Иван Царевич.
– Не знала, а только казалось мне. Может, дар какой, а может, от скуки привиделось.
– Ну-ну. Почем
