с дорожного полотна.
Несколько капелек разбились о лобовое стекло.
Ёлко небрежно смахнула их одним движением дворников и ласково коснулась плеча Лешей.
— Грустишь, Муро-муро?
— Да.
— Это хорошо.
— Правда?
— Это значит, что ты чувствуешь, что что-то потеряла.
— Но разве потеря — это не плохо.
— Плохо, когда ты не осознаёшь. А раз осознала, значит обязательно найдёшь.
Броня несколько секунд тянула с ответом, но затем, наконец, решилась открыться своей любовнице.
— Ёлко… я корней не чувствую.
— А они есть. И сейчас, пока ты не ушла от них далеко, ты ещё можешь восстановить эту связь.
— Но… разве это не шаг назад?
— Учитывая, как далеко ты ускакала вперёд? Ничего страшного. Сумма шагов всё ещё будет положительной. Но тебе нужны корни. Всем нам нужны. Через них мы питаемся силой, необходимой, чтобы расти, развиваться. Бывают те, кому нужно отбросить старые и гнилые, чтобы пустить новые… но не тебе. Твои старые оказались столь хороши, что позволили тебе стать богиней.
Броня накрыла ладошкой ручку “номера два” и слегка сжала пальчики.
— Холодные. Ёла, ты хорошо в последнее время спишь?
— Как вы с Дарком, — усмехнулась та. — Хотя, нет, всё же, получше.
— Ты знала, что Гатея — моя дочь?
Дворянка хихикнула.
— Вообще, да, знала. Но просто не думала смотреть на миф с этой стороны. В смысле… хоть ты и богиня, я, всё же, воспринимала тебя больше, как Броню Глашек.
— Я попрошу её сегодня хорошо за тобой присмотреть. Хочу, чтобы ты была с утреца бодрой. У тебя будет много работы.
— Мы разве не зареклись говорить о работе на нашем свидании, о госпожа?
Броня усмехнулась.
— Нуяжзануда.
— Ба-а-а-ака!
— Мне казалось, тебе нравятся баки.
— Только вы с Дарком.
Мир всё так же казался нереальным. Возможно, что они уже попали на дорогу сна, где властвовала Гатея. Иначе как объяснить, что спидометр зашкаливало, но дух до сих пор не захватывало?
Они неслись сквозь это неправдоподобное отражение реальности, сквозь застывший в тёмном янтаре момент. А там, позади оно разрушалось. Обращалось в дым и растворялось в абсолютном ничто. Здесь не было ветра. И даже дождь, недавно постучавшийся им в стекло, попросту перестал существовать. Будто бы его никогда и не было.
— Знаешь, Ёла, мне сейчас показалось, будто бы я сплю.
— В случае с кем-нибудь другим за этими словами последовало бы что-то романтичное, но…
— Какое сейчас время года? Весна? Весной мне часто снится, что я запорола экзамены или забыла подготовить курсач. Причём, всегда потому, что я была уверена, что мне ничего не надо делать, а затем оказалось, что это не так.
— М-м-м… памятуя о твоём берсерке, я на всякий случай напомню, что ты всё ещё учишься, и что у нас на третьем курсе и правда есть курсач.
— Ты ведь шутишь, правда? — с надеждой Броня взглянула на Ёлко.
Та многозначительно молчала.
— Шутишь, правда?
— В твоём случае так шутить нельзя. Потому — нет, не шучу. Это правда.
— Проклятье! А по какому у нас предмету курсач? И какая у меня тема?
— Думаю… любая. Тебе пойдут навстречу. Я найду тебе ребят толковых, которые оформят работу правильно. От тебя же потребуется хотя бы базис. Если не найдёшь нигде в файлах, набросай что-нибудь по дендромагии: оно сейчас очень актуально.
— Дендромагия-дендромагия… точно! У меня имеются записи. Я их кидала Елецкому! Тому, который в России остался!
— Это который предал восстание против царя-батюшки?
— Предал?
— Похоже, у них предательство — это семейное. Один предал страну и теперь при принце обретается, а другой — народ, зато нонеча стал фаворитом антарктидянки Романовой.
Броня задумчиво смотрела на разметку, несущуюся им навстречу, да стремительно исчезающую под капотом авто.
— Антарктидяне… не факт, что он предал восстание. В смысле, декабристов-то он точно предал, но не их идеи.
— Снова о работе? — Ёлко вцепилась в руль обеими руками и увеличила скорость ещё больше. — Ну уж нет! Она нас не догонит!
— Двух трудоголиков? — рассмеялась Лешая.
— Это ловушка, Броня! Ловушка! Мы с тобой обе теряли прежде из-за того, что оказались недостаточно хороши. Теперь мы работаем и работаем, пашем и пашем. Но пользуемся ли мы тем, что защищаем?
— И ты хочешь от этого сбежать? — с интересом спросила богиня.
— Да.
— Ты гонишь во весь опор?
— Да.
— Это работает не так, дорогая.
С этими словами Броня вцепилась в руль и резко крутанула его.
Машина свернула в сторону ограждающих трассу от леса чугунных фигур, но не помчалась дальше в их сторону, а встала на два колеса и, оттолкнувшись ими, перевернулась. Затем она покатилась кубарем и уже в таком состоянии выскочила с дороги. Никто из истуканов-стражей не остановил автомобиль, ибо тот пролетел у них над головами.
Ветки деревьев смягчили падение. Словно бы лес специально постарался, чтобы принять мягко беглянок. В итоге они отделались лишь синяками и лёгким испугом, когда спорткар наконец приземлился на колёса.
— Фу-у-ух, — удивлённо протянула Ёлко, рассеянно выбираясь из плена подушки безопасности.
— Надо не бежать, а остановиться. Но таким, как мы, это не дано. Мы не умеем, дорогая. Мы мчим, стараясь убежать от беготни. Какая глупость. Раз за разом совершаем одни и те же действия в надежде на то, что что-то изменится. Мы догоняем себя сами, видим впереди хвост и цепляемся в него зубами. А почуяв, что нас самих прихватили за телеса, начинаем активней шевелить челюстями, чтобы прогрызть себе путь вперёд.
Броне не требовалось много сил, чтобы выбраться из ловушки позаботившегося о безопасности человеческих существ авто и застыть, глядя в небеса.
— Со стороны оно заметно. Нам твердят очевидные вещи те, кто нас любят. Но мы их не слушаем. Потому что для нас очевидно иное. Мы знаем, сколь опасно стоять на месте.
— Четвёртая авария! — выкрикнула Ёлко и рассмеялась. — Четвёртая авария, Муро-муро! И знаешь, что самое смешное? Что при тех же обстоятельствах! Ты каждый раз останавливала меня, потому что знала, чего я на самом деле хочу, но я никогда не понимала намёк!
Некромагичка уселась — хотя, скорее, плюхнулась — на траву и обратила взор в небеса.
— Человечество такое тупое: оно никогда не найдёт баланс между бегом и отдыхом. Мечтательные феи будут воспринимать посыл остановиться, как предложение не стартовать, а лепреконы будут копить монеты, почитая басни о трудолюбии. И не видать нам златой середины.
— Потому что умеренных не любит никто, — ухмыльнулась Броня. — Ибо люди всегда будут зреть в недостаточном усердии в отстаивании их идеалов приверженность к полярной точке зрения. Весь мир — борьба. Но виноваты в этом мы сами, добровольно
