— Ты слышал? — с ужасом спросила она.
— Да. Но я не мог пошевелиться. Ты тогда призналась в том, что вынуждена подавлять в себе страсть?
Он расстелил на траве свою накидку и пригласил ее сесть. Изрядно поколебавшись, она села. Микаел сел рядом а ней.
— Но ведь я не могла говорить об этом с тобой! — торопливо произнесла она.
— С кем же ты могла об этом говорить? С Анри?
— О, не называй больше его имени! Он просто милый соотечественник, он даже не брат для меня, а, скорее, сестра!
— Это успокаивает меня. Но… Значит, ты считаешь, что можно попробовать?
— С тобой? Конечно! Моя мать никогда не желала…
— Твоя мать была чувственной извращенкой, испорченной женщиной. Она разрушила не только свою жизнь и жизнь своего мужа, но также нашу с тобой жизнь. Забудь все, чему она тебя учила. Все!
— Сесилия тоже так говорит. Но это не так легко.
— Да, я знаю. Но ты ведь говорила, что любишь меня. Попытайся дать мне то, в чем я нуждаюсь.
— А в чем ты нуждаешься?
— Я хочу знать, видеть, чувствовать, что тебе нравится держать меня в своих объятиях. Требовать, чтобы ты наслаждалась этим, было бы преждевременно, но попробуй не выглядеть такой страдалицей, словно тебя положили на скамью пыток!
— Я так совсем не думаю! Но смогу ли я?.. Имею ли я, действительно, право показывать свои чувства?
— Ничто бы не сделало меня более счастливым. Мы были бы с тобой заодно…
Она с трудом глотнула слюну.
— Я попытаюсь. В следующий раз. Сейчас ты слишком слаб для…
— Что ты понимаешь в этом? Ты трусишь, Анетта?
— Да… — стыдливо прошептала она.
— Хорошо, если ты не хочешь, мы вернемся.
— Нет, дело не в этом, — торопливо сказал она, видя, что он собирается вставать. Он притянул ее и себе. С плутовскими намерениями он налил ей еще вина. Она выпила с кокетливой миной на лице, положила бокал обратно в корзинку.
— Милая Анетта, об этом ты хотела поговорить со мной сегодня, не так ли?
— Да. В некотором роде. Но я не рассчитывала, что разговор окажется таким конкретным, таким осязаемым.
— Ты уверена в том, что не имела в виду именно это?
— Нет, — всхлипнула она, — я уже больше ни в чем не уверена. Я считала, что мы должны поговорить о чувстве, но не о чувственной любви.
— Разумеется, это очень важно. Но разве мы уже не познали такую любовь? Ты прекрасно знаешь, Анетта, в чем состоят наши проблемы.
— Да, конечно. Это так трудно, Микаел, лишиться своих жизненных принципов.
— Ты хочешь продолжать делать на них ставку?
— Нет, ни за что! Но на что же мне теперь опереться?
— На меня, — с оттенком грубоватой силы произнес он.
Он снова поцеловал ее, решительно повалил на землю и принялся отчаянно соблазнять — свою собственную жену!
Когда же ей удалось на миг высвободить свое лицо, она прошептала:
— Ты уверен, что у тебя это получится?
Микаел засмеялся.
— Если дело касается тебя, у меня еще и не то получится!
Анетта обещала себе не сопротивляться. Она лежала, совершенно тихо, принимая его ласки. Она чувствовала лишь приятное оцепенение от вина — и еще что-то. Теперь ей было безразлично все, кроме близости Микаела. Никто их не видел, никто не мог сюда прийти — и Микаел любил ее. Он хотел, чтобы она отдалась ему свободно, с нежностью. Она же лениво подняла руки и уронила их на спину Микаела. «Ни о чем не думай, Анетта, — мысленно говорила она самой себе, — забудь обо всем! Забудь весь мир!»
— Блоксбергские скачки… — вдруг произнесла она. Он поднял голову.
— Что?..
— Нет, это просто моя мать… — с улыбкой произнесла Анетта.
Микаел понял. Он снова поцеловал ее — горячо, чувственно. Анетта засмеялась счастливым, переливчатым смехом.
— А что, если туман сейчас рассеется?
— Будет скандал, — улыбнулся он.
Жизнь казалась Анетте такой чудесной, такой чудесной! В удивительном, счастливом опьянении она чувствовала, как он раздевает ее. И вот он овладел ею. «Глупое выражение», — подумала она, но именно это пришло ей в голову в данный момент. Она была женщиной Микаела! Этого высокого, мужественного Микаела с серьезной улыбкой. Он хотел обладать ею — и никем другим.
Мысли струились в ее голове приятным потоком.
— О, Микаел, Микаел, — шептала она, прижавшись лицом к его шее. И она заметила, что ее слова еще сильнее распаляют его. Она почувствовала, что полна им — и это было удивительное, фантастическое чувство. Со слабым вздохом она еще теснее прижалась к нему.
«Спасибо, Сесилия, за напоминание о вине, — думал Микаел, — без него никогда ничего бы не получилось».
Но в будущем он не собирался больше употреблять вино, потому что Анетта теперь узнала, как он ценит ее доверие. Она узнала, что его любовь чиста и искренна и что он вовсе не грязный самец, совративший ее.
Поддавшись внезапному порыву, он воскликнул:
— Анетта! Я мог бы быть сейчас мертвым! И никогда не испытал бы… этого. Не узнал бы твоей нежной доверчивости…
Она сжала его плечи в знак того, что все поняла.
Но тут перед глазами у него поплыл красный туман — и он не мог уже больше ни о чем думать.
Доминик шагал по дороге к Гростенсхольму вместе с тремя своими товарищами.
— Дядя Александр сказал, что следующим летом мы встречаемся в Дании, в Габриэльсхусе, — произнес на ходу Никлас.
— Это будет здорово, — улыбнулся Доминик. — Скорее бы пришло это время!
— Мне тоже не терпится, — сказала Виллему. — Вон идут эти гнусные подонки из Свартскугена! Они всегда говорят всякие мерзости: о том, что поймают нас, разрушат Гростенсхольм и Липовую аллею.
— Они только болтают, — сказала Ирмелин.
Двое подростков весьма хулиганского вида преградили им дорогу. И, будучи старше всех четверых, они воспользовались этим.
— Сопляки! — сказала девчонка. — Вы что, отбились от своей мамаши? Как бы ей не пришлось по вас плакать!
Виллему, которая ничего не боялась, особенно, если рядом с ней были двое больших и сильных мальчиков, посмотрела девчонке прямо в лицо.
— Почему бы тебе не отправиться домой, в свой свинарник, где тебе самое место?
— Виллему, ты что? — испуганно произнес Доминик. — Ты не должна так разговаривать с этой девочкой! Она же не виновата в том, что бедная!
— А кто виноват в этом? — молниеносно отреагировала девчонка. — Вы же сами! Ваши чертовы засранцы из Гростенсхольма!
Мальчишка подошел к ним угрожающе близко.
— Среди вас затесался швед? Путаетесь, значит, с врагами? Я расскажу об этом отцу!
— Война уже закончена, — сухо заметил Никлас.
— Заткнись, желтоглазый черт! Все знают, что твоя мать путалась с дьяволом!
Ирмелин потихоньку подошла к мальчишке и, глядя на него своими мягкими глазами, грустно сказала:
