Это тоже подано мной красиво и с обтекаемо щадящими словами: поддержание мира во всем мире, защита церкви, соблюдение прав королей от своеволия местных лордов…
И хотя это все так, никакой юрист не увидит подвоха, да его и нет, я намерен и буду соблюдать все до последней буковки, однако же каждый, кто ставит подпись, понимает: отныне вся верховная власть переходит к тому, у кого в подчинении вся эта громадная армия.
Маршалл наконец сделал паузу, отхлебнул чуть-чуть из кубка, лицо медленно становилось расслабленным, но взгляд остался острым.
— И многие уже подписали? — спросил он.
— Считайте сами, — ответил я любезно. — Король Ирама Иоанн-Георг Гехингем, король Бриттии Ричмонд Драгсхолм, король Гиксии Натаниэль Сток-бридж, король Сакранта Леопольд Кронекер… уж не стану упоминать Великую Улагорнию, вобравшую в себя земли и всю мощь Варт Генца, Скарлярдии и Эбберта…
Он заметно мрачнел, хотя должен бы радоваться за такого могучего союзника, но все мы, мужчины, соперники даже с самыми близкими друзьями, это у нас в крови. То ли от Змея, то ли сам Творец заложил такое.
Все-таки, мелькнуло у меня сочувствующее, сэр Уильям Маршалл во многом все еще турнирный боец. И хотя уже давно на государственной службе, но не научился скрывать чувства, как уже почти умею я.
— Договор хорош, — произнес он мрачно. — И его подписывали, думаю, ворча, но все же соглашаясь.
— Абсолютно верно!
— Уверен, — сказал он, — раздражало только одно…
— Сэр Уильям?
— Древняя формула, — напомнил он, — дескать, на этом договоре либо твоя подпись, либо твои мозги. Никто не любит, когда его пусть даже на пир ведут насильно.
Я вздохнул, развел руками.
— Но разве так будет не лучше?
— Как сказать, — ответил он трезво. — С виду вроде бы все замечательно: единые законы, единые пошлины, нет таможенных постов, а если разбойникам раньше достаточно было перейти границу, спасаясь от королевских войск, то теперь их достанут везде… но все же…
— Что?
— Не знаю, — признался он. — Что-то в этом есть и опасное. Такие империи создавались и раньше, но почему-то все быстро рушились. И становилось только хуже.
— У нас будет не империя, — возразил я, деликатно успев заменить «у меня», — а содружество свободных и как бы демократических королевств!.. Каждый король правит у себя, и это будет защищено дополнительными статьями договора. Мы лишь примем защиту от самодурства, жестокости, внезапного нападения на мирного соседа.
Он сказал с тяжелым сарказмом:
— И Познавшая Радость Побед, что теперь внушает страх и трепет после разгрома великой армии Мунтвига, будет на страже?
— На страже мирных завоеваний, — подтвердил я.
Он подумал, спросил с недоумением:
— А как это завоевания могут быть мирными?
Отношения наладились, для закрепления нужно бы попировать с недельку, но я виновато сообщил Маршаллу, что у меня проблемы с Ротильдой, он понял и сказал с сочувствием, что с женщинами проблемы всегда, но пусть мое Величество не волнуется, он постарается убедить барбаросье Величество, что мой внезапный отъезд вызван вовсе не охлаждением отношений, а именно ссорой с женой, после чего он тайно возгордится, так как у него с Алевтиной никогда трудностей не возникало.
Ротильду я вызвал, как и Барбароссу, на стык королевств, только Барбароссу на западный угол Турнедо, а Ротильду на восточный. Там примерно такой же замок, как и Орлиный Клык, но и в этот я входить не собираюсь, а велел Альбрехту расположить там лагерь и принимать постепенно прибывающие войска.
Бобик унесся, не слыша моего запрета, далеко вперед, вообще исчез из виду. Я представил себе, что он поваляет по земле и всегда с иголочки одетого Альбрехта, истопчет его роскошную шляпу, но смолчал, пусть собачка порадуется, я с нею играю совсем редко, весь в делах…
На месте будущего лагеря, где состоится встреча с Ротильдой перед вторжением в Мезину, носятся, как муравьи по горячему песку, два десятка разведчиков Норберта под руководством бравого Гаргастера, опытнейшего сотника, с которым Норберт прошел несколько сражений и доверяет ему полностью.
Все торопливо размечают, где какие ставить шатры, по какой линии разместить палатки и костры. Все должно быть как по шнурку, в этом случае по сигналу тревоги никто не мечется, сталкиваясь с другими, а сразу хватают оружие и становятся в строй.
Я крикнул издали:
— А где граф Гуммельсберг?
Один из разведчиков прокричал бодро:
— Он там впереди размечает дорогу! Чтобы войско входило в лагерь сразу к своим местам.
— Не спит, — сказал я. — Моя собачка с ним?
Он крикнул еще веселее:
— Она ему таскает кабанов и оленей! Их тут видимо-невидимо!
— Бедный Альбрехт, — сказал я.
— Ваше Величество, ваш шатер уже ставят!.. Вон на том бугре.
— Запомню, — ответил я. — Но пока проедусь по периметру будущего лагеря. Рассчитывайте на недолгую стоянку. Максимум пару недель.
Проехать мне удалось не больше трети периметра, как навстречу понесся рыцарь в настолько блестящих и тщательно подогнанных доспехах, что только по этому узнал бы графа Гуммельсберга. А еще под ним седло из непонятно чьей кожи, настолько роскошное и отделано золотом, а под седлом попона ярко-пурпурная, такая была и в тот день, когда я его увидел впервые на поле сражения в Армландии.
И сейчас на верхушке шлема гордо трепещет под ветерком пышный султан из крашеных перьев, такой же укреплен над конским лбом, с плеч графа красиво ниспадает оранжевый плащ, прикрывая конскую спину до самой репицы хвоста.
Красиво остановив на скаку, так что конь взвился на дыбы и помолотил воздух копытами, Альбрехт соскочил на землю и церемонно преклонил колено.
— Ваше Величество…
— Кончайте, граф, — посоветовал я.
— Ваше Величество?
— Не люблю церемоний, — пояснил я. — Если уж хотите выразить свое почтение, то почаще говорите, какой я талантливый, умный, красивый…
Он поднялся, покачал головой.
— Нет уж, лучше преклонять колено. Хотите, даже могу лечь?
— Вот такие вы все, — сказал я горько, — доброго слова жалеете для своего сюзерена…
— Доброго слова не жалко, — возразил он. — Но нельзя же так бессовестно врать, Господь все видит! И за такие слова заставит меня на том свете раскаленную сковороду лизать!
— Больше ему делать нечего, — сказал я сварливо, — как подбирать для вас сковороду погорячее. Когда ожидается подход армии и обозов?
— В ближайшие два-три дня, — сообщил он.
— Кстати, — поинтересовался я, — вроде бы вы, как мне чудится, оставлены канцлером Великой Ула-горнии?.. Почему вы здесь, а не в великом и славном Ричардвилле?
