Мгновение лютой стужи, в лицо пахнуло холодным воздухом, а подошва сапога ступила на мокрую траву. Но все-таки трава, а не снег, как было, когда покидал Храм через вот те ворота, что даже ближе, чем видел в зеркале, все-таки пропорции чуть здорово смещены…
Половина неба, а это половина вселенной, охвачена лиловым огнем, что колышется медленно и торжественно, как театральный занавес, но на самом деле там просто сверхсветовая скорость, страшно даже пытаться вообразить, голова лопнет…
Я торопливо опустил взгляд, вон там за поворотом открывается вид на исполинский Храм, что все еще загадка для меня, как и люди, что живут в нем, не раскрываясь чаще всего даже друг для друга.
Я торопливо сложил зеркало, но едва вышел из-за скалы, как уши потряс тяжелый грохот, что несется как с неба, где массивные тучи сшибаются краями и высекают длинные ветвистые молнии, так и из глубин земли, словно там идет стадо мамонтов.
Огромная гора надвигается непривычно быстро, словно я делаю один шаг, а она — десять. Донеслись медленные удары огромного колокола и тягучий напев молитвы, что вообще-то интересно, как-то не думал, что молитва, едва слышная внутри Храма, звучит так мощно снаружи.
Я быстрыми шагами приближался к воротам, над головой треск и злое шипение, словно скалы туч, ударяясь друг о друга, высекают длинные искры, но ворота в стене все же разрастаются, я вытащил меч и постучал рукоятью в створки, как и в прошлый раз.
Через пару мгновений сверху раздался могучий бас:
— И кто это… ах да, брат паладин!.. Вас впустить или вы снова только мимо шли?
— Открывай, — сказал я в нетерпении.
В воротах отворилась дверка, я пригнул голову и протиснулся на ту сторону. Во дворе все так же пусто, брат Жак за это время как будто стал еще выше и массивнее, на меня уставился с радостным изумлением, но тут же перевел взгляд за спину.
— А где, — спросил он в недоумении, — лошадка и собачка?
— Отдыхают, — ответил я. — А тебе меня мало?
— Даже много, — заверил он. — А вот собачка была бы как раз… У нас до сих пор со смеху покатываются, когда вспомнят, как она у отца Мальбраха… ладно, это потом.
— Потом, — согласился я. — Можешь закрыть ворота, я не собираюсь пятиться, увидев вместо делегации встречающих всего лишь твою рожу.
Он закрыл калитку на массивную щеколду, обернулся и оглядел меня с головы до ног, покачал головой.
В глазах могучего монаха я увидел неподдельное восхищение.
— Брат паладин, — сказал он, — я уверен, ты еще сегодня был в тех краях, где яблони вовсю цветут!
— А ты только что был, — ответил я ему в тон, — в пещерах на глубине в милю… а то и сейчас еще там.
Он ухмыльнулся.
— Брат паладин, это же невозможно!
— Мы рождены, — ответил я, — чтоб сказку сделать былью. Преодолеть пространство и простор… Что мы и делаем время от времени. Как выборы аббата?
Он сказал весело:
— Выборы? Идут!.. Готовимся. Но мы не спешим. А ты?
— А я спешу, — ответил я. — И лучше бы напрямик к аббату. Что-то у меня с головой… я был уверен, что выборы нового настоятеля должны быть не то через пару недель, не то через пару месяцев…
Он кивнул.
— Все верно. Только в каждом монастыре свой устав, а у некоторых еще и свое летоисчисление. Но об этом, судя по твоему лицу, тебе еще рано. О твоем прибытии я доложу, не волнуйся. Тем более что ты, судя по всему, что-то накопал.
— Откуда видно?
— Иначе бы не прибежал вприпрыжку, — ответил он с ухмылкой. — Эй, брат Альдарен!.. Проводи брата паладина в его келью и устрой на ночь.
В трех шагах возник тихий смиренный монах, по возрасту почти послушник, хотя уже догадываюсь, он в храме не один десяток лет.
— А настоятелю сообщить? — спросил он почтительно, словно Жак не Жак, а владетельный сеньор.
— Я сам сообщу, — сказал Жак. — Утром.
Поклонившись, брат Альдарен сказал благочестивым голосом:
— Да будет благодать Божья с вами, брат паладин. Следуйте за мной.
— Привет, Альдарен, — ответил я. — Веди. Мою келью еще не заняли?
Он ответил с оттенком удивления:
— Нет, конечно. Отец настоятель сказал, что вы сегодня вернетесь.
Я кивнул Жаку.
— Еще увидимся.
Он облизал губы, намекая на то вино, которым их угощал, сказал с готовностью:
— Только свистни, брат паладин!
Альдарен замедленно повернулся и пошел к зданию, не оглядываясь и не делая ни единого лишнего жеста.
Уже у самого порога здания я спросил в его спину:
— Брат Альдарен, а это ничего, что у тебя нет… тени?
Он ответил тем же равнодушно благочестивым голосом:
— У брата Смарагда их две, ну и что?
Я зябко передернул плечами.
— Вообще-то да, неча со своим свинячьим рылом в суконный ряд. Тут же не простые свиньи, тут духовная элита. Как отец настоятель себя чувствует?
Он ответил, не меняя голоса:
— Как и последние двадцать лет. Стар он уже, брат паладин.
Я спросил невольно:
— А когда он был молодым?
— Тогда он был молодым, — ответил он.
— Когда это было? — спросил я.
Он ответил уклончиво:
— Тогда мир был совсем другим… Вот ваша келья, брат паладин. Располагайтесь, отдыхайте. Утром о вас немедленно сообщат аббату.
Я проворчал с подозрением:
— Уверен, он и так уже знает.
Он обернулся и посмотрел на меня с некоторым удивлением.
— Конечно. Но таковы правила.
Таковы правила, думал я рассерженно, но в то же время голова раскалялась, словно котелок, подвешенный над огнем, от сотен и тысяч новых и весьма противоречивых мыслей. Конечно, они стараются держаться, как все люди. Как, видимо, вели себя очень давно. Или как сейчас ведут себя люди в других регионах.
Наверное, у меня допуск повысился, если я заметил и отсутствие тени у брата Альдарена, и тот намекнул, что отец настоятель намного старше, чем я думаю.
Возможно, допустят еще куда-нибудь или к чему-нибудь, если, конечно, не щелкнут по носу, если суну морду в запретное. Ладно, пусть щелкнут, зато буду знать границы. Сказал же однажды Пифагор: стыдно умирать, состарившись, так и не узнав, на что способны твои дух и тело.
Колокол отзвонил время отхода ко сну, я растянулся на узкой монастырской койке, чувствуя, как после мгновенного перехода болят все кости, словно я отмахал все мили на крыльях.
В сон провалился почти моментально, некоторое время бегал и прыгал, даже летал, потом странный холод вошел в мое сердце, оно начало трепыхаться все реже и слабее, засыпая, как рыба на разделочном столе, а вот я уже снова в том чудовищно отвратительном зале, неизвестно где расположенном. На этот раз через каменные плиты проросла высокая трава, иные стебли мне до пояса, проползла вялая мысль, что либо камень призрачный, либо трава, но тут же угасла под натиском ужасающе пугающего чувства, что я совсем тля, а здесь такая мощь, что никто и не заметит, как меня раздавят…
