Мне, однако, хотелось остаться в болоте. Мы спорили о Вороне. И Гоблин, и Одноглазый утверждали, что мы только вредим ему, но не могли предложить ничего иного, кроме как тащить Ворона с собой.
И еще один холодный комок поселился у меня в брюхе.
Той, второй ночью, пока Следопыт и пес Жабодав охотились, ко мне подполз Гоблин.
— Я забрался дальше, чем Одноглазый, — прошептал он. — Почти к самому центру. Я знаю, почему Ворон остался там.
— Ну?
— Он слишком много увидел. Наверное, именно за этим он и отправился. Властелин не спит. Я… — Его передернуло, и он помолчал секунду, приходя в себя. — Я видел его, Костоправ. И он видел меня. И смеялся. Если бы не Одноглазый… я попался бы, как Ворон.
— О боги, — прошептал я едва слышно. Выводы зудели в мозгу. — Жив? И действует?
— Да. И молчи об этом. Никому не говори, пока мы не сообщим Душечке.
Я ощутил в нем некий фатализм. Он сомневался, что проживет достаточно долго. Это меня испугало.
— Одноглазый знает?
— Я ему скажу. Надо, чтобы эту весть кто-то принес домой.
— Почему не сказать всем?
— Только не Следопыту. Что-то в нем не то… И еще, Костоправ. Этот древний колдун — он еще там.
— Боманц?
— Да. И он жив. Точно заморожен. Не мертв, но бессилен… Дракон… — Колдун заткнулся.
Из кустов вышел Следопыт с охапкой белок. Мы сожрали их почти сырыми.
Прежде чем пересекать границу освоенных земель, мы день передохнули. Отныне нам придется перебежками кидаться от одного хлипкого убежища к другому, ночами, как мышам. «Какого дьявола мы суетимся», — подумал я. Равнина Страха с тем же успехом могла бы находиться в другой вселенной.
И той же ночью ко мне явился золотой сон.
Я не запомнил ничего, кроме одной вещи — она касалась меня, пыталась предупредить о чем-то. Думаю, связь получилась слабой не из-за амулета, а из-за моей усталости. До меня не доходило ничего. Я проснулся со смутным чувством, будто упустил какие-то безумно важные сведения.
Финиш. Конец игры. Через два часа после выхода из Великого леса я понял, что наше время на исходе. Темнота оказалась недостаточным прикрытием. И мои амулеты — тоже.
В воздухе кружили Взятые. Я ощутил их присутствие, как только возвращаться в лес стало поздно. И они знали — их добыча идет пешком. Издалека доносилось бряцание металла — батальоны перекрывали нам путь к отступлению в лес.
Амулет предупреждал меня, когда Взятые пролетали над нами. Когда он оказывался бессилен, — а это случалось нередко, видимо, новые Взятые на него не действовали, — нам подсказывал пес Жабодав. Он этих ублюдков чуял за милю.
Помогал и второй амулет. И он, и способность Следопыта заметать следы.
Но круг сужался. И опять сужался. Мы знали — еще немного, и в нем не останется щелей, в которые мы смогли бы проскользнуть.
— Что нам делать, Костоправ? — спросил Одноглазый дрожащим голосом.
Он знал, но предпочитал услышать это из моих уст. А я не мог ни отдать этот приказ, ни исполнить.
Эти люди — мои друзья. С ними я провел всю свою сознательную жизнь. Я не мог приказать им совершить самоубийство. И не мог убить их.
Но и предать их в руки врага я тоже не мог.
В моем мозгу начала выкристаллизовываться идея. Не слишком умная — порождение отчаяния, а не рассудка. Ну что толку?
Потом что-то коснулось меня, и я всхлипнул, Остальные тоже ощутили это. Даже Следопыт с его псиной взвились, точно ужаленные.
— Здесь она, здесь, — всхлипнул я снова. — О проклятие! И тогда я решился. Я смогу выгадать немного времени для друзей.
Прежде чем я успел все обдумать и как следует перетрусить, я сорвал амулеты, сунул их Гоблину, драгоценные бумаги кинул Одноглазому.
— Спасибо, ребята. Не поминайте лихом. Может, увидимся.
— Какого беса ты вытворяешь?!
Сжимая в руке лук — тот самый, что подарила мне она так давно, — я кинулся во тьму, слыша за спиной слабые протесты. Кажется, Следопыт требовал объяснить, что творится. Потом звуки утихли.
Невдалеке проходила дорога, а над головой мерцал осколок луны. При свете последнего я выбрался на первую и побрел, выжимая последние капли сил из измученного тела, пытаясь как можно дальше отойти от своих товарищей, прежде чем произойдет неизбежное.
Она защитит меня — так я надеялся. И, пойманный, я, быть может, смогу как-то помочь остальным.
Мне было очень жаль их. У колдунов не хватит сил тащить Ворона. Следопыт один с носилками не управится. Если они и доберутся до равнины Страха, им все же придется объяснять все это Душечке.
Интересно, хватит ли у них сил прикончить Ворона?.. В горле у меня встала желчь. Ноги подкашивались. Я попытался очистить рассудок от мыслей, сосредоточился на дороге в трех шагах от собственных ног, которыми я перебирал, тяжело дыша. Считай шаги. Сотнями, снова и снова.
Конь. Я могу украсть коня, повторял я себе, медитировал на этой мысли, проклиная колотье в боку, пока впереди не замаячили тени и не послышались вопли имперцев. Тогда я нырнул в пшеничное поле, а гончие Госпожи лаяли мне вслед.
Я чуть не ушел от них. Чуть-чуть. Но с небес обрушилась тень, засвистел вокруг ковра ветер, и мгновением позже тьма поглотила меня.
Я обрадовался: она избавит меня от мучений — как я надеялся, навсегда.
Когда я пришел в себя, было светло. Комната была холодной, но на севере вообще тепло не бывает. Зато сухо. В первый раз за много недель — сухо. Я припомнил свой бег и луну над головой. Небо очистилось достаточно, чтобы появилась луна. Чудо из чудес.
Я приоткрыл один глаз. Комната с каменными стенами. Похоже на тюремную камеру. Поверхность подо мной казалась сухой и мягкой. Когда же я последний раз лежал в сухой постели? В «Синелохе», вот когда!
Я ощутил запах. Запах еды! Что-то горячее в тарелке, на подставке в нескольких дюймах от моей головы. Вроде разварившейся похлебки. Боги, какой аромат!
Я вскочил так поспешно, что у меня закружилась голова и я едва не потерял сознания. Еда! И к дьяволу все остальное. Я ел как изголодавшийся зверь, которым себя и чувствовал.
Я еще не закончил, когда дверь распахнулась внутрь. Взорвалась внутрь, со звоном ударившись о стену. В помещение протопала огромная темная фигура. Я так и замер, не донеся ложку до рта. И эта штука — человек?
«Оно» отошло в сторону, подняв меч. За ним последовали четверо имперцев, но я едва заметил их — так заворожил меня великан. Это все же был человек, но самый могучий из всех, кого я видывал. И двигался он при всем своем весе легко, как эльф.
Имперцы встали парами по обе стороны двери, взяли «на караул».
