— А что, мне до конца жизни надо было работать на этих похотливых козлов, которые даже эльфийский макияж не в состоянии оценить по достоинству?! — эмоционально воскликнул Ламьен, не убавляя шага. Зато Луиза, от неожиданности, даже притормозила. Нет, все эльфы, конечно, психи, а этот еще и вампир вдобавок ко всему, но нельзя же так близко к сердцу воспринимать работу в борделе! Проституткам, к примеру, еще сложнее, но они же не закатывают истерики из-за каждого нелестного о себе отзыва.
— Мда… задели тебя клиенты, я смотрю. Но мы же не навсегда туда устроились! Слушай, давай вернемся, пока не поздно!
— Ни за что!
— Ну, пожалуйста! — сделала последнюю попытку уговорить детектива воровка.
— Я ненавижу бордели и все, что с ними связано! — упрямо ответил Ламьен, все дальше и дальше отдаляясь от своего бывшего места работы.
— Сангрита их тоже ненавидела, но, тем не менее, вернулась туда, когда не оставалось другого выхода!
— И, тем не менее, ее сейчас с нами нет! Она, в отличие от нас, поступила мудро и сбежала из этого адского заведения уже через два дня.
— Ламьен, что ты несешь! — взвыла Луиза, окончательно отчаиваясь вправить эльфу мозги. — Конечно же, она вернулась домой, как только ее проблемы исчерпали себя! А вот наши, к сожалению, еще не кончились, и идти нам с тобой некуда. Разве что тоже двинуть в Столицу. В гости к Сангрите.
— Да уж, на радость ее широкоизвестному дедушке, — пробормотал детектив, потихоньку успокаиваясь и вникая в смысл слов воровки. Возвращаться от этого, правда, все равно не хотелось. Луизе это бесполезно объяснять, слишком мало в ней романтизма и наивной любви ко всему миру, чтобы почувствовать себя угнетенной в обстановке публичного дома. Вот Сангрита бы его поняла. В ней этого романтизма тоже хоть отбавляй… правда, она почему-то старается делать все, чтобы никто и никогда ее истинную сущность не разглядел. Людям вообще свойственна мазохистская привычка затыкать рот собственной интуиции и придумывать кучу бесполезных правил и моралей, вместо того, чтобы следовать голосу сердца. Ну не глупость ли? В конце концов, они, бедняги, совершенно теряют способность чувствовать и доживают свою, и без того слишком короткую, жизнь, не зная ни настоящей любви, ни истинного сострадания, ни счастья. Потому эльфы и ставят себя выше как расу… весомая причина, не так ли? Хотя люди, все же, упрямо предпочитают считать это напыщенным самодовольством. Впрочем, что с них взять? Им-то гордиться уж точно нечем.
— Ну и что мы будем делать дальше? — озвучила главный вопрос дня Чертовка.
— Не знаю… может быть просто уедем в другой город? Или, если хочешь, возвращайся в «Сад чудес» одна, тебе-то зачем новые проблемы?
— Ну-ну, меня одну, можно подумать, там ждут обратно… — фыркнула девушка. — Я и так особой пользы там не приносила. Впрочем, не была бы Сангрита членом семейки Фламменов, нас бы госпожа Филле вообще туда не взяла. Держу пари, еще неделя и она, удостоверившись, что наша подружка прочно осела в Столице и не собирается срываться обратно, вытолкала бы нас взашей.
— Ну, тогда у меня идей, кроме турне по городам и весям Королевства, больше нет, — подытожил Ламьен, даже обрадованный тем, что предыдущее убежище окончательно закрыло для них свои двери. Нет, глупо, конечно, упускать возможность еще недельку пожить с относительным комфортом… Но раз подобный финал все равно неминуем, то чего тянуть время? Впрочем, Луиза так почему-то не считала. Хотя, кто этих женщин разберет? У них вообще иногда такие интересные мысли проскальзывают, что невольно начинаешь вспоминать адрес ближайшей психлечебницы. Причем, как правило, для себя.
— Хорошо, но на это деньги нужны. А у нас только… только три золотых, — сообщила воровка, выудив упомянутую сумму из кармана проходившего мимо мужчины. Ремесло карманника, по всей видимости, она в свое время тоже не обделила вниманием, так как обладавшая весьма внушительными габаритами жертва ограбления даже не посмотрела в ее сторону.
— Вообще-то, немного денег у меня есть. Вовсе незачем было обворовывать невинных прохожих, — с легким укором произнес Ламьен, одновременно подыскивая взглядом кафе, в котором добытые деньги можно было бы потратить.
— Не хотела бы я встретить такого «невинного прохожего» ночью в пустом переулке, — весело хмыкнула Луиза и, предугадав желания спутника, потянула его куда-то налево. — Пойдем к Бриошу, хоть кофе выпьем…
Следующий час они провели в уютной булочной на углу Гранатовой улицы и площади Золотых Монет, обсуждая маршрут грядущего путешествия. Дискуссия получилась очень бурной, так как Луиза оказалась фанатично преданна Лохбургу и раскритиковывала в пух и прах каждый город, предложенный Ламьеном.
— Слушай, я уже понял, что ты вообще не хочешь уезжать, но, будь добра, определись наконец! Иначе в скором времени нам придется обживать лохбургское кладбище, — произнес, в конце концов, эльф и с чистой совестью свалил тяготы принятия решения на собеседницу.
Воровка нахмурилась, но ничего не сказала, снова уставившись на список удобных, с точки зрения убежища, городов, записанный детективом на салфетке. Ламьен же, чувствуя, что его все больше и больше одолевает скука, вперил взгляд в окно. За окном же находилась освещенная разноцветными огнями и по-новогоднему украшенная площадь Золотых Монет. Вообще-то она считалась главным центром развлечений города и была самой большой после площади Правосудия, но сегодня ничего особенного на ней не происходило. Люди в предпраздничной суете шастали с огромными пакетами из магазина в магазин, увеличивая количество этих пакетов до просто-таки невероятных размеров, посреди площади выпендривалась, в надежде заполучить хоть какие-то медяки, парочка нищих и не слишком талантливых скрипачей. Время от времени прохожие действительно кидали в их раскрытые футляры какие-то гроши, но, судя по лицам, делали они это только в надежде на то, что музыканты удовлетворятся и скорее закончат мучить инструменты и нервы ни в чем не повинных слушателей. Через какое-то время, правда, появилась на площади и один чрезвычайно оригинальный молодой человек. До безобразия широкоплечий, абсолютно не складный, да и в принципе не блистающей особой красотой, он тащил на плече свернутый в рулон ковер, а второй рукой катил инвалидное кресло. Причем катил он его за собой и задом наперед. В кресле же восседал потрепанного вида пожилой господин с загипсованными конечностями и оглашал площадь заковыристой руганью. Его можно было понять. Если б он, Ламьен, оказался в подобной ситуации, он бы, наверное, тоже не питал особой нежности к своему спутнику.
