Ознакомительная версия.
— Отомстил за брата Медвепут Одноросович, — прогудел Карп. — Считай, снабдил Великий Новгород бесплатной рабочей силой.
— Было бы что с него взять, — пожал плечами Сверчок. — Один город всего и есть, Осташков, да и тот чуть больше Волочка, остальное — глухие деревни. Удивительно, как эта сикарашка сумела так больно цапнуть наше княжество: ростовщик, на водный узел покусились, знали секрет укрывища…
— Это всё прокладки Орды, — уронил Щавель. — В Озёрном Крае ведётся вдумчивая работа басурман, да она и на княжество выплеснулась. У ростовщика на столе стоял подарок от хана Беркема. Не удивлюсь, если в арсенале Осташкова найдутся калаши с полумесяцем и патроны. Ружья у них какие были, Лузга?
— Белорецкие, не далее как прошлого года выпуска, а, может и нынешнего, — подтвердил оружейный мастер. — Пистоль, вот, старый, а ружья с нуля, муха не сидела.
— «Медвежат» дожидаться не будем, — постановил Щавель. — Селигерские сейчас Волочёк грабят. Сюда они могут придти, могут и не придти, но испытывать судьбу не будем. Лузга, возьми всю нашу отрядную нечисть, которая давеча в конюшню сползлась, и похороните девку по-человечески. Я договорился, могилу уже копают. Два часа вам на всё про всё. Карп, Сверчок, собираемся и готовимся выдвигаться на тракт. Я пойду побеседую с беженцами. Надо узнать, с чем пожаловало на рать селигерское воинство.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
в которой Жёлудь уясняет для себя многое, Лузга даёт наставление по стрелковому делу, а учёный раб Тавот являет силу
Калашей, как и предполагал Сверчок, не было. Во всяком случае, беженцы, которых опросил Щавель, единогласно твердили о больших страшных ружьях на железных ногах, лупящих очередями, а вот ружей поменьше никто из обывателей не приметил. Селигерские захватчики орудовали копьями и топорами, да били короткими стрелами из луков с прикладом.
Чтобы не испытывать судьбу, Щавель увёл отряд на пятнадцать вёрст от Лихославля, свернул с тракта, переправился по наплавному мосту через Каву и занял Первитино. На берегу выставили фишку с наказом рубить канаты, если на дороге покажется войско.
На постой разместились, лишний раз проверив принцип, что доброе слово и немножко денег вместе работают лучше, чем просто деньги. Щавель выбрал себе избу по чину — сельского старосты Винта, которую разделил с Лузгой, Альбертом и парнями. Карп же расположился на дворе зажиточного мироеда Хмурого, Сверчок со своими четырьмя дружинниками — в большой избе мельника Паука, а две тройки Скворца остановились у кулака Герасима.
Вечеряли, выставив на дворе охрану. Места от Первитина до Гориц слыли разбойничьими, их старались проходить большим караваном. С работорговцев, идущих за добычей на восток, нечего было взять, кроме цепей и вреда для здоровья, однако дружинники держались настороже, опасаясь мести.
— Из огня да в полымя, — Сверчок заглянул проведать командира и остался на ужин. — Никогда ещё не забирался сюда меньше, чем с полусотней бойцов.
— Боишься вехобитов? — подал голос с печки Лузга. — Ожидаешь ответку за свои миротворческие акции? И правильно, здесь нас помнят. Вехобиты как узнают, что к ним заехал передвижной госпиталь ОМОНа с парой стволов на прикрытии, мигом визит дружбы нанесут.
— Что ты гонишь, шут княжеский? — отнюдь не обрадовался такой перспективе Сверчок.
— А ты как думал? Сам знаешь, что до Васильевского Мха ворона за полчаса долетит. По дороге разбойникам полдня хода. Их соглядатай через лес по тропам за три часа доберётся. Ты как будто в рейд не ходил.
— Ты зато много ходил, — огрызнулся Сверчок.
— Где уж нам, убогим, кровь мешками проливать. Мы ещё до Потопа все в тине, — заржал с лежанки Лузга, а Сверчок сбледнул с лица и ничего не ответил, видать, знал за оружейным мастером подвиги прежних лет.
— Пойду к своим, фишку пора менять, — десятник опустошил миску и, торопливо поблагодарив за хлеб-фасоль, ретировался.
— Как про вехобитов услышал, сразу обхезался, — прокомментировал Лузга, когда проскрипели ступеньки крыльца.
— Люди поели, теперь ты жрать слезай.
Щавель сдвинул посуду, достал из сидора замшевую скатку величиной с полено, развязал тесёмку, раскатал на столе карты Святой Руси. Прижал края листов посудинами, чтобы не сворачивались. Жёлудь подсел поближе и заворожено уставился на искусно разрисованные пергаменты. Очень любил парень карты. Всего ничего значков, как букв в алфавите, а на одном листе умещается столько сведений разных, прямо как в толстой книжке. А то и посодержательнее книги будет! Дома у отца встречал Жёлудь старинные листы, испещрённые пометками путешественников. Как живые люди рассказывали они о дорогах и невзгодах, о походах в дальние края и о том, что такие края в действительности существуют. Жёлудь мог целыми днями их разглядывать, как сестрица Ёлка читать романы про любовь. Имелись дома карты и допиндецовые, на которых бесовским способом изображены были экзотические страны заморские. Но в них сметливый парень не очень-то верил и считал чем-то типа фантастики, увлекаться которой простительно по младости лет и незамутнённости разума, детям и эльфам, а реальные пацаны должны интересоваться вещами конкретными — девками, оружием, охотой, как старшие братья Корень и Орех.
— Кто такие вехобиты, что их так боятся? — осторожно, чтобы не потревожить раздумья отца, испросил Жёлудь.
— Племя такое, грязь болотная, — отпустил шарящийся по гостевой половине Лузга, навалил в шлёнку бобов с салом, отчекрыжил краюшку хлеба и пристроился на лавке у печи, закинув ногу за ногу.
— Это разбойничье племя, — Щавель выждал, не ляпнет ли Лузга ещё чего, поднял от карты глаза. — Их давно, ещё до Пиндеца переселили с Северного Кавказа. Было такое государственное решение, разбойников в дальние земли отправлять. Хотели таким образом существование людей облегчить. Прежде с гор наезжали абреки, от которых было немочно жить в тех краях. Мужики худо-бедно знали язык зверей, баб своих со двора боялись выпускать. По традиции дружинники и войско часто проводили вразумительные операции, но помогало не очень. Горы зверям силу дают. И тогда решили разбойников отправить на тяжёлые работы — дороги чинить, стелить гати и вехи на болотах забивать для их разметки. Вот и прозвали тех абреков вехобитами. Привезли сюда их сразу целый батальон, так появилась деревня Восток у Глухого озера.
— В Васильевском Мху у них администрация и самый рассадник, — Лузга ловко орудовал черпаком, уминая за обе щёки, но языку болтать не мешало.
— Она мирная, хотя и большая, — возразил Щавель и продолжил. — Потом ещё подвезли рабочей силы, и другие деревни отстроили. Туда дружина часто мотается в командировки вехобитов в чувство приводить. Самые пропащие бегут и скрываются в тайных выселках Заречье и Остров среди озёр Великое, Глубокое и Топкое. В них миротворцы как зайдут, сразу всех истребляют подчистую. Тогда на время разбойники угомонятся. Даже попы понимают пользу и говорят, что блаженны миротворцы, ибо их есть царствие небесное.
Ознакомительная версия.
