— Евсей, кого ты пытаешься разубедить: меня или самого себя?
— Себя, — вынужден был признать тот. — Себя, — вновь повторил он, вздохнув. — Потому что если ты прав, он вряд ли вернется.
— Но у мира снова будет свой бог — защитник!
— Да, вот только когда? Боюсь, нам с тобой этого не увидеть…
— Почему?!
— Сколько веков, тысячелетий госпожа Айя ждала, что Ее супруг очнется от тяжкого недуга? Неужели же, наконец, вернув мужа, Она тотчас отпустит Его в мир?
Атен молчал, хмуро глядя на подобный черненому серебру покров снежной пустыни.
— Не важно, во что верит моя душа, — тихо произнес он. — Сейчас мне хочется, чтобы она ошибалась…
Хозяин каравана сторонился своих людей, боясь прочесть у них в глазах вопрос, на который он и сам был не в силах ответить, сколь ни пытался: "Что происходит? Возможно, тропа привела караван в мир легенд, — это было бы так здорово, захватывающе… Но… — И что дальше? Что ждет впереди? Куда мы идет и придет ли куда-нибудь, не имея карт магических земель, не зная путей и оставшись без проводника…?"
В душе бушевали противоречивые чувства, заставляя тех, кто был подвластен им, теряться в сомнениях, боясь сделать шаг вперед, начиная задумываться над тем, не будет ли лучше повернуть назад, и вздрагивать, вспоминая, что позади лежит ужасная трещина, непреодолимая без помощи магии.
И Атен ушел в свою повозку, надеясь скрыться в ней от всех забот и проблем.
Мати лежала возле боковой стенки, старательно прислушиваясь ко всему происходившему снаружи. Ей было страшно интересно узнать, что случилось, почему караван остановился. По тому, как потеплело в повозке, как стихли голоса снежной пустыни, она поняла, что установили шатер, но в чем причина остановки…
Девочка была уже готова подползти к пологу, приподнять его и, выглянув наружу, расспросить обо всем первого попавшегося караванщика. И лишь строгий голос отца, продолжавший звучать в ее памяти, не позволял сделать этого. Неудивительно, что она была так рада его приходу.
— Папа! — дочь бросилась к нему, стоило Атену показаться в проеме. — Что случилось? Я не слышала, чтобы трубили гонцы метели. Это разбойники, да? На нас снова напали разбойники?
— Нет, дорогая. Не бойся: мы в полной безопасности.
— Но почему тогда повозки остановились? Мы ведь остановились, да? Зачем? Чтобы все отдохнули?
— Почему бы нет? — он был готов согласиться с чем угодно, лишь бы не думать, не говорить об истинной причине. На миг Атен стиснул губы. Он вспомнил, что дал дочери слово никогда ничего не скрывать от нее правды. И вот сейчас, по прошествии лишь нескольких месяцев, вынужден нарушить его. Но у него не было выбора, когда он слишком хорошо понимал, представлял себе, что, стоит ему хотя бы на миг заикнуться о том, что священные волки госпожи Айи увели куда-то Шамаша, и девочка тотчас бросится следом… — До нового города не так далеко… А после того, что нам пришлось пережить, пусть даже не зная об этом… небольшой отдых никому не помешает, — каждое слово — правда, и, все же…
— Ладно… — девочка кивнула, принимая объяснения отца такими, какими они были. — И долго мы будем стоять?
— Не знаю, Мати. Там видно будет.
— А завтра? Пап, что будет завтра?
— Завтра? — караванщик с удивлением взглянул на дочь, не понимая, что та имеет в виду.
— Ну как же! — воскликнула девочка. — Ведь завтра мой день рождения! Ты действительно забыл или не хочешь признаваться, чтобы не показывать заранее подарок?
Караванщик молчал, не зная, что сказать. За всеми этими заботами последних дней… Он просто потерял счет времени, все перемешалось в голове и… Конечно, Атен давно, еще в прошлом городе, подготовил для дочери сюрприз, но… Как же он мог забыть!
— Будет тебе подарок, будет, — поспешил он успокоить малышку. — Но завтра. Ведь на сегодня ты наказана, так?
— Так, — опустив голову на грудь, вздохнула девочка. — Но, папочка, хотя бы намекни, чего мне ждать?
— Тебе ведь самой тогда будет неинтересно.
— Ну… Наверное…
— Переставай-ка хмуриться… До завтра остается совсем чуть-чуть… Вот что, дочка, а как ты относишься к тому, чтобы мы устроили тебе праздник?
— Праздник? Как у детей в городе? Ой, папочка, это было бы здорово! — и она бросилась на шею отцу, на миг крепко-крепко прижалась к нему, затем быстро отстранилась и давай прыгать…
— Все, все, успокойся! Ну что за несносный ребенок! Ты ведь сломаешь повозку и тогда завтра вместо праздника придется допоздна ее чинить.
— Хорошо, только не сердись! — она быстро отползла в свой угол, закрылась по подбородок одеялами. — Видишь: я уже сплю!
— Вот и молодец… А скажи-ка мне, спящая царевна, — до него донесся задорный девчоночий смешок, — ты сегодня ела?
— Да, — та сладко потянулась, — даже если бы я забыла, Лина все равно меня б накормила. И обедом, и ужином. А потом оставила еще вот это, — она достала из-под подушки завернутый в тряпицу ломоть хлеба. — На случай, если я снова проголодаюсь.
— И славно, — караванщик вздохнул с нескрываемым облегчением, мысленно благодаря друзей за то, что они не забывают о малышке в те минуты, когда его самого всецело поглощают какие-то заботы.
— Лина говорила, что для тебя у нее тоже найдется кое-что вкусненькое. Ты зайди. Сам-то, небось, ничего не ел. Ох, папочка, за тобой же глаз да глаз нужен, не то так голодным и останешься!
— Да уж, — вынужден был признать Атен. — Ну, раз Лина приглашала меня на ужин, пойду. Не гоже заставлять себя ждать. Спокойной ночи, дорогая. Сладких снов.
— Спокойной ночи, — девочка, приподнявшись, чмокнула отца в щеку и вновь забралась под одеяла.
Атен же выбрался наружу.
Оглядевшись вокруг, он убедился, что поддерживавшие покров столбы установлены достаточно надежно, чтобы выдержать тяжесть шатра и, в случае непогоды, навалившегося на него снега и ветра, проверил, не переливается ли огненная вода через край прочерченных по земле ручейков, грозя пожаром. Поняв, что все в порядке, он направился к стоявшей невдалеке повозке Лиса и Лины.
Караванщики сидели у костра. Лина готовила в тяжелом чугунном котле густую мясную кашу, а ее муж, устроившись рядом, закрыв глаза, наслаждался покоем и теплом. Сладковатый запах стряпни опьянял сильнее самого крепкого вина. Тихий шепот огня, не прекращавшийся ни на минуту, проникал в разум, обволакивая собой все мысли, заставляя их густеть, течь медленнее, шаг за шагом все ближе и ближе приближая к дремоте.
— Атен, иди к нам, — голос женщины заставил его вздрогнуть, так внезапно он прозвучал.
— Давай, старина, присаживайся, — поддержал ее муж. Приоткрыв на миг глаза он подвинулся, освобождая гостю место на покрывавших ледяное ложе толстых оленьих шкурах, а затем вновь погрузился в блаженную дрему.
